Неизвестно
Шрифт:
Видимо, особых грехов не обнаружили, поскольку месяца через полтора меня пригласил к себе Брежнев. Встретил уже не так добродушно, как первый раз, заново всматривался, задавал какие-то вопросы, в общем-то, банальные. Цедил пустые слова о важности идеологической работы, спрашивал об обстановке в отделе. О новой должности не сказал ни слова. То ли запамятовал, то ли еще хотел с кем-то посоветоваться. Однако на другой день все-таки вышло постановление Политбюро ЦК КПСС о моем новом назначении.
Потом-то я лично удостоверился, что, когда Брежнев говорил о важности идеологической работы, он лицемерил. Во время одного из сидений в Завидове Леонид Ильич начал рассказывать о том, как еще в Днепропетровске ему предложили должность секретаря обкома по идеологии. «Я, — сказал Брежнев, — еле-еле отбрыкался, ненавижу эту тряхому- дию, не люблю заниматься бесконечной болтовней...»
Произнеся все это, Брежнев поднял голову и увидел улыбающиеся лица, смотрящие на меня. Он тоже повернулся в мою сторону. «Вот так», — добавил он и усмехнулся. Не скажу, что это мнение Генсека меня обрадовало или обескуражило. Неловко было перед своими товарищами. В очередной раз спросил себя, а тем ли занимаюсь, то ли делаю? Вот тог- да-то я и вписал в доклад Брежнева абзац о гласности, но его кто-то вычеркнул на самом последнем этапе. Говорили, что Суслов.
Надо же так случиться, что вскоре после моего назначения я один остался на руководстве отделом. Степаков заболел. К этому времени подоспела очередная реорганизация аппарата, и я должен был представить предложения о штатах и структуре отдела. Мне всегда не нравилось слово «агитация», которое входило в название отдела — Агитпроп. И тут, пользуясь продолжающейся сумятицей в аппарате, я в записке в ЦК о названии и штатах отдела опустил слово «агитация». Так, с 1965 года появилось укороченное название отдела — Отдел пропаганды. На очередном идеологическом совещании задали сердитый вопрос: «Почему это сделано?» Суслов промолчал, но исправлять не стал. Однако в обкомах, крайкомах и в ЦК компартий союзных республик название отдела разрешил оставить старым.
В этой главе, как, собственно, и в других, я не хочу строить свои рассуждения в хронологическом порядке. Многие события и факты этого периода уже рассыпаны по другим главам. Я вообще не люблю строгих хронологических построений, когда пишу свои книги и статьи. Остановлюсь лишь на событиях, которые меня касались больше всего.
В сущности, Брежневу в какой-то мере повезло. Номенклатура устала от Хрущева. Она боялась его бесконечных импровизаций, особенно в кадровых делах. Раздражен был военно-промышленный комплекс из-за сокращения ассигнований на оружие. Рвались к власти «силовики». Брежнев устраивал практически всех — и «вождей», и номенклатуру в целом. В первые годы он был достаточно активен. Даже поговаривал о реформах. Иногда сердился по поводу разных безобразий, разгильдяйства, но без особого вдохновения. Последствий от его воркотни тоже не наблюдалось. Умел выслушивать разные точки зрения. Но постепенно все это ему надоело. Страна поплыла по течению. В восторге были военные — Брежнев не жалел денег на оружие. Бывало, что во время работы за городом отпускал едкие замечания в адрес своих соратников — Подгорного, Кириленко, Шелеста и других. Кроме, пожалуй, Суслова и Андропова. Одного почтительно называл Михаилом Андреевичем, другого — Юрой, всех остальных — по фамилиям.
Сегодня говорят, что при Ельцине страна погрязла в коррупции. Увы, ничего нового в этом нет. При Брежневе коррупция была не меньшей, только о ней знали не так уж много людей, это считалось государственной тайной. Воровство, бесхозяйственность, затыкание бесчисленных дыр за счет проедания национальных ресурсов все отчетливее обозначали обостряющийся кризис системы. Сплошной обман, показушная информация. Все старались написать ловкую записку об успехах: ах, как здорово работаем, какие прекрасные результаты! Каждая записка — это мольба: обратите внимание на верного солдата партии. И чем больше лжи, тем прочнее фундамент карьеры.
Я тоже подписывал записки подобного рода, сочиненные работниками Отдела. Особенно смешными выглядели доклады об агитационно-пропагандистской работе. Мы сообщали, сколько пропагандистов и агитаторов денно и нощно работают в том или ином регионе и в целом по стране, об их огромном влиянии на людей. А в жизни никто из партработников живого агитатора и в глаза не видел. Ну, иногда нам, работникам ЦК, во время командировок показывали какого-ни- будь заведующего библиотекой или комсомольского работника — вот они, агитаторы. Все знали, что это ложь. Но делали вид, что это правда.
Ложь пронизывала систему насквозь. Быстро якобы растут производительность труда и качество продукции. В это никто не верил, да и не мог поверить, ибо полки магазинов напоминали скелеты динозавров. Люди ездили за продуктами в Москву. Мои сестры из Ярославля регулярно приезжали в столицу, бегали по магазинам и в тот же день отправлялись обратно. Создавались группы для посещения театров, профсоюзы оплачивали билеты. Приехавшие весь день отоваривались, вечером шли в театр, высыпались там, а потом в автобус — и домой.
Череда спектаклей абсурда, порой с трагическим репертуаром, а порой — и с комическим. Пример. Своей рукой, никого не спрашивая, я вписывал имена главных редакторов газет, руководителей других средств массовой информации на представлениях к награждению высокими орденами, причем делалось это в связи с награждениями, скажем, за достижения в выращивании картошки, овощей, пшеницы, в области производства мяса и надоев молока. Однажды я в порядке шутки внес в список награждаемых своего заместителя Георгия Смирнова за выращивание хмеля. Он любил хмельное. Георгий получил орден Трудового Красного Знамени. Так вот и забавлялись. Секретари ЦК из этих списков никого не вычеркивали ибо не знали, кто и кого вписал. Члены ПБ активно добавляли к спискам своих любимых холуев.