Сочинения. В 2-х томах
вернуться

Клюев Николай Алексеевич
Шрифт:

304

Женилось солнце, женилось

Вещему другу А. Богданову

Женилось солнце, женилось На ладожском журавле, Не ведалось и не снилось, Что дьявол будет в петле. Что смерть попадется в сети Скуластому вотяку… Глядятся боги и дети В огненную реку. И видят: журавье солнце На тигровом берегу Курлыкает об Олонце, Взнуздавшем коня-пургу. Будя седую пустыню, Берестяный караван Везет волшебную скрыню Живых ледовитых ран. От хвои платану подарок. Тапиру — тресковый дар… Тропически ал и жарок Октябрьских знамен пожар. Не басня, что у араба Львиный хлеб — скакун в табуне, И повойник зырянка-баба Эфиопской мерит луне; Что плеяды в бурлацком взваре Убаюкивает Ефрат, И стихом в родном самоваре Закипает озеро Чад.

305

Теперь бы Казбек — коврига,

Теперь бы Казбек — коврига, Урал — румяный омлет… Слезотечна старуха-книга, Опечален Толстой и Фет. По цыгански пляшет брошюра И бренчит ожерельем строк. Примеряет мадам культура Усть-Сысольский яхонт-платок. Костромские Зори-сережки, Заонежские сапожки… Строятся филины, кошки В симфонические полки. Мандолина льнет к барабану — Одалиска к ломовику… По кумачному океану Уплывает мое ку-ку. Я кукушка времен и сроков, И коврига — мое гнездо. А давно ль Милюков, Набоков Выводили глухое «до». Огневое «Фа» — плащ багряный, Завернулась в него судьба, Гамма «Соль» осталась на раны Песнолюбящего раба.

306

ЖЕЛЕЗО

Безголовые карлы в железе живут, Заплетают тенета и саваны ткут, Пишут свиток тоски смертоносным пером, Лист убийства за черным измены листом. Шелест свитка и скрежет зубила-пера Чуют Сон и Раздумье, Дремота-сестра… Оттого в мире темень, глухая зима, Что вселенские плечи болят от ярма, От железной пяты безголовых владык, Что за зори плетут власяничный башлык, Плащаницу уныния, скуки покров, Невод тусклых дождей и весну без цветов! Громоносные духи в железе живут: Мощь с Ударом, с Упругостью девственный Труд, Непомерна их ласка и брачная ночь… Человеческий род до объятий охоч, И горючие перси влюбленных машин Для возжаждавших стран словно влага долин. — Из магнитных ложесн огневой баобаб Ловит звездных сорок краснолесьями лап. И стрекочут сороки: «в плену мы, в плену». Допросить бы мотыгу и шахт глубину, Где предсердие руд, у металла гортань, Чтобы песня цвела, как в апреле герань, Чтобы млечным огнем серебрилась строка, Как в плотичные токи лесная река, И суровый шахтер по излукам стихов Наловил бы певучих гагар и бобров.

307

Солнце избу взнуздало —

Солнце избу взнуздало — Бревенчатого жеребца, Умчимся в эскуриалы, В глагол мирового Отца. С Богом станем богами, Виссонами шелестя… Над олонецкими полями Взыграло утро-дитя. Сиамских шелков сорочка, Карельские сапожки. Истекла глухая отсрочка Забубённой русской тоски. — На покосе индус в тюрбане, Эфиоп — Вавилин приймак. Провидит сердце заране Живой, смоковничий мрак. И когда огневой возница Взнуздывает избу, Каргопольским говором Ницца Провещает Руси судьбу. Пустозерье кличет Хараном, Казуарами — журавлей… Плывут по народным ранам Караваны солнц-кораблей. И, внимая плескам великим, Улыбается мать-изба, А за печью лебяжьим криком Замирает миров борьба.

308

Солнце верхом на овине

Солнце верхом на овине Трубит в лазоревый рог… Как и при Рюрике, ныне Много полюдных дорог: В Индию, в сказку, в ковригу… (Горестен гусельный кус). Помнит татарское иго В красном углу Деисус. Грезит изба Гостомыслом, Суслом тверезый корец… Братья, по ранам иль числам Огненный ведом конец? Наше смертельное знамя Сладостней персей и струн, Пляшет тигренком над нами Юное солнце коммун! Эво, — ревун на раките, Кафр у тунгуза в гостях, В липовом бабьем корыте Плещет лагуною Бах, В избах и в барках ловецких Пляска сидонских ковров!.. Тянет от пущ соловецких Таборным дымом стихов.

309

Родина, я умираю, —

Родина, я умираю, — Кедр без влаги в корнях, Возношусь к коврижному раю, Где калач-засов на дверях! Где изба — пеклеванный шолом, Толоконная горотьба… Сарафанным, алым подолом Обернулась небес губа. Сапожки — сафьянные тучи, И зенит — бахромчатый плат. Не Кольцов, мандолинный Кардуччи Мой напевно плакучий брат. Стать бы жалким чумазым кули, Горстку риса стихами чтя… Нижет голод, как четки, пули, Костяной иглой шелестя. И в клетушке издохла рябка, (Это солнце сразил колтун). Не откроет куриная лапка Адамантовых врат коммун. Перед ними не вымолить корки За сусальный, пряничный стих… Жаворонками скороговорки Утонули в далях пустых. От былин, узорных погудок Только перья, сухой помет, — И гремит литаврой желудок, Янычар созывая в поход.

310

Родина, я грешен, грешен,

Родина, я грешен, грешен, Богохульствуя и кляня!.. Осыпается цвет черешен — Жемчуга Народного дня. Не в окладе Спас, а в жилетке С пронырою-кодаком… Прочитают внуки заметки О Черепе под крестом. Скажут: «в строчках оцет и раны. Мужицкий, самумный вздох»… Салтычихи и Тамерланы Не вошли в Сермяжный чертог. Но бумажные, злые черви Пробуравили Хризопрас, От Маркони, Радио вервий, Саваоф не милует нас. И над суздальскою божницей Издевается граммофон; Пламенеющей колесницей Обернется поэта сон. С Зороастром сядет Есенин — Рязанской земли жених, И возлюбит грозовый Ленин Пестрядиный, клюевский стих.

311

Поселиться в лесной избушке

Поселиться в лесной избушке С кудесником-петухом, Чтоб не знать, как боровы-пушки Изрыгают чугунный гром, Чтоб не зреть, как дымятся раны, Роженичные ложесна… На лопарские мхи, поляны Голубая сойдет весна. Прибредет к избушке лосиха Просить за пегих телят, И пузатый пень как купчиха Повяжет зеленый плат. Будет месяц как слезка светел, От росы чернобыльник сед, Но в ночи кукарекнет петел, Как назад две тысячи лет. Вспыхнет сердце — костер привратный, Озаряя Терновый лик… Римский век багряно-булатный Гладиаторский множит крик, И не слышна слеза Петрова — Огневая моя слеза… Осыпается Бога-Слова Живоносная бирюза, Нет иглы для низки и нити Победительных чистых риз… О распните меня, распните Как Петра, — головою вниз!