– Принесите мне, пожалуйста, щит и парализатор, - попросил Михаил. Нина Владимировна снисходительно покачала головой и удалилась, унося спасенного журавля. Сева тотчас же попытался выскочить из кресла, но Олег Георгиевич поймал его и водворил обратно.

– Сева, - он наклонился, упершись ладонями в кресельные подлокотники, - ты ведь занимаешься аналитической работой, и в твои обязанности не входит беготня за Михаилом Леонидовичем с тяжелыми предметами. А сейчас рабочий день. Так что займись этим в свободное время.

– Хорошо, - свирепо ответил Сева, - я проломлю ему голову после работы! Знаешь, что он мне сказал?!..

– Он пьян, - пояснил Олег Георгиевич, выпрямляясь.

– Да?
– удивился Михаил.
– Да я...
– Ейщаров повернулся и коротко глянул на него, - то есть, да, конечно. Сегодня же четверг. А в четверг я всегда с семи...

– Сегодня среда, - проскрежетал Сева, рыская вокруг глазами в поисках чего-нибудь, что могло бы сойти за оружие.
– И он не пьян!

– Точно! Ты меня подловил!
– шофер удрученно покачал головой.
– По средам же я, обычно, накуриваюсь. Вот почему у меня такая плохая память.

– В любом случае, что бы он тебе не сказал, а я догадываюсь, в чей адрес были его высказывания, не бери в голову, - Ейщаров, подметив взгляд Севы, отодвинул подальше тяжелую пепельницу.
– Михаил Леонидович сейчас очень много работает, у него большие психологические нагрузки...

– Это заметно, - дерзко сказал Сева.

– Так что Михаил Леонидович сейчас извинится...

– Ничего подобного!..
– встрял шофер.
– Впрочем, да, конечно, я извиняюсь. А теперь мне можно пойти и добить свой косяк?

– ... и мы все вернемся к нашим делам, - спокойно закончил Ейщаров, за спиной показав Михаилу кулак.
– Инна, ведь, послезавтра приезжает?

– Да, - Сева просветлел лицом.
– Она... спасибо! Ладно, я... пока пойду.

Он выбрался из кресла, метнул в Михаила еще один свирепый взгляд и вышел из кабинета. Ейщаров, закуривая и глядя на закрывшуюся за Севой дверь, негромко произнес:

– Ты идиот.

– Нет, ну а что мне было делать?!
– возмутился Михаил, покидая свое укрытие.
– Не мог же я драться с инвалидом?! Поэтому я решил, что лучше будет убежать.

– Ты прекрасно понимаешь, что речь не об этом!
– Олег Георгиевич обернулся.
– Сева здесь всего неделю, он еще даже не начал приживаться. Что ты вытворяешь?!

– Я просто хотел поставить все на свои места. Я не могу слушать, как он постоянно...

– Так затыкай уши!
– Ейщаров обошел стол и вновь опустился в свое кресло.
– Случайности потому и называются случайностями, что они случайны. Вся ее жизнь - одна большая случайность. Контролировать случайность невозможно. Она в любой момент может оказаться здесь. Да даже если она просто позвонит ему и обнаружит столь резкое изменение в их отношениях... Ты не заметил, сколь серьезно она была тогда настроена? Ты хочешь все испортить?! Много ты ему рассказал?

– Я даже не успел толком начать!
– Михаил сунул руки в карманы и принял оскорбленный вид.
– Такой нервный ребенок! И совершенно невоспитанный! А ты ему потакаешь! Конечно, я понимаю, что у него непростая жизнь, но не понимаю, почему по этой причине теперь непростая жизнь должна быть и у меня? Если б он меня этой штукой...

– Иди отсюда!
– перебил его Олег Георгиевич и уткнулся в бумаги. Шофер пожал плечами и покинул кабинет, демонстративно хлопнув дверью. Ейщаров, не поднимая головы, насмешливо вздернул бровь, потом потянулся к запиликавшему телефону, и в тот же момент Михаил снова открыл дверь и притворил ее за собой - на этот раз очень аккуратно. Теперь его лицо хранило выражение привычной простоватой безмятежности.

– Ты вернулся, - отметил Ейщаров, нажимая на клавиши.
– Что на этот раз?

– Мне было одиноко.

– И что? Ты хочешь, чтобы я тебя обнял?

– Ну не настолько одиноко, конечно, - Михаил фыркнул и плюхнулся в кресло напротив, но тотчас же вскочил с болезненно-возмущенным воплем и принялся растирать правую ягодицу.

– Обязательно так кричать?
– поинтересовался Олег Георгиевич, глядя на экран монитора.
– Человек твоих габаритов мог бы просто сказать "ай!"

Михаил последовал совету, приклеив к "ай" неприличную приставку, развернувшись, прощупал сиденье кресла ладонями, осторожно сел, снова вскочил, на этот раз растирая обе ягодицы, и произнес десять неприличных слов подряд так громко, что весело прыгавшие по подоконнику воробьи разом снялись и упорхнули прочь. В дверь легко постучали, и заглянула секретарша.