– Как дети, - сказал Ейщаров и, спрыгнув с подоконника, распечатал сигаретный блок. Телефон снова зазвонил, он взглянул на дисплей, вздохнул и заверил ожившую трубку:

– Я уже почти начал читать ваш отчет.

– Ну, во-первых, вы врете!
– отрезала трубка шталевским голосом.
– Во-вторых, кому вообще из нас это больше надо?! Впрочем, я просто забыла вас спросить... Вопрос деликатный, но вполне современный. Э-э... ваш шофер, Миша... он как?

– Чего как?

– Ну, в смысле... как он к мужчинам относится? То есть, в этом, конечно, ничего ужасного нет, пока он ведет себя... ну, вы поняли.

– Господи, с чего вам это взбрело в голову?!
– изумился Ейщаров.

– Да так, - туманно ответила Шталь и отключилась. Олег Георгиевич задумчиво постучал сотовым по бедру, тот тотчас снова разразился звонками, и Ейщаров, прочитав имя абонента, сразу посерьезнел.

– Намеренно, - сказал в трубке мужской голос, не растрачиваясь на приветствия.
– Я не могу дать тебе никакого описания, я даже не могу дать тебе пол. Все, что я могу тебе сказать - намеренно. И тот, кто это сделал, точно знал, что он делает.

– Ты уверен?
– мрачно спросил Олег Георгиевич и склонился к дракончику.

– Я убил на это больше недели!
– оскорбился голос.
– Говорить с мертвецами очень сложно, знаешь ли, и я не стал бы звонить, пока не перепроверил все двадцать раз! Вы мне даже не осколки принесли, почти пыль, многих фрагментов не хватало. Елки, хотел бы я себе какую-нибудь другую способность! Эта слишком... странная и чертовски болезненная. Теперь мне потребуется серьезная реабилитация.

– Водку не бери!
– поспешно потребовал Ейщаров.

– У меня тут коньяк, - ласково сообщила трубка.
– Ладно, давай, дня три меня не ищите.

Олег Георгиевич опустил руку с телефоном, тут дверь распахнулась, и влетел Михаил, блестя мокрым от пота торсом.

– Звонил Кориневский, а поскольку у тебя был разговор, и он не хотел тебя прерывать, то он передал мне, чтоб я передал тебе, что его пациентка вроде как обрела концепцию реальности, - он взглянул на свою ладонь.
– Кажется, правильно сказал. Короче, если с ней говорить, она сможет это осмысливать... Кстати, ты не знаешь, почему с неба падают сигаретные пачки?

– Поехали, - Ейщаров схватил с кресла пиджак, и Михаил немедленно возмутился:

– Я же только что машину помыл!

– Значит, поедем на трамвае.

– А что это такое?

– Вот чем плохо нанимать на работу друзей!
– буркнул Олег Георгиевич, разворачивая шофера и толкая его в нужном направлении.
– Вместо того чтобы выполнять приказы, они придумывают множество причин для их невыполнения. Пошевеливайся, или я переведу тебя в дворники!

– Ладно, только накину что-нибудь, - Михаил наклонился, прикуривая от ейщаровской сигареты, - я слишком красив, чтобы вести машину в таком виде.

– Зажигалка на столе.

Шофер кисло ответил, что не любит зажигалки, и вообще прикуривать от чьей-то сигареты гораздо приятней, но Ейщаров, не слушая его, быстро вышел за дверь, и Михаил недовольно последовал за ним. В приемной их встретило гробовое молчание. Ассистентка секретарши Танечка с большими кукольными глазами, так не понравившаяся Эше Шталь во время ее первого визита, стояла возле стола с белым лицом и потрясенно смотрела, как Нина Владимировна сердито промакивает салфеткой окровавленный палец. Рядом с ее локтем валялся канцелярский нож с изящной золотистой рукояткой.

– Ой, Нина Владимировна, - мгновенно оживился Михаил, - как же вас угораздило?! Ай-ай, бедный пальчик! Давайте помогу, я специалист.

Нина Владимировна отнеслась крайне скептически к последней фразе, причем сделала это в таких выражениях, что Танечка, о которой она позабыла, покраснев, вылетела из приемной, а Михаил с невольным уважением покрутил головой.

– Я и забыл, что вы работали в военной части, - заметил Ейщаров с легким раздражением.
– Вам обоим не надоело? Ну ладно, он, болван, но вы-то.

– Просто мелкие внутренние трения в коллективе, - заверил Михаил.

– Где твои ресницы? И брови?

– Просто...

– Я предпочитаю работать с живым коллективом!
– Олег Георгиевич повысил голос.
– Улаживайте ваши трения, или я уволю вас обоих! Конечно, мне будет тяжело, может, я даже буду плакать по ночам, но, черт возьми, я вас выгоню!

Он вышел из приемной, хлопнув дверью. Михаил повернулся и укоризненно сказал: