– А в России, любят?

– Да, у нас рабочие все на сдельщине.

– Нравится им это?

– Конечно. Что заработал, то и получил. Ведь это же так ясно и просто.

Он задумался. Потом вдруг заговорил запальчиво:

– Ну хорошо. Ты вот здоровый, молодой, сможешь выполнить и две, и три нормы. А состаришься, сможешь так работать? А рядом с тобой слабый, больной человек. Ему каково? Куда ему деваться?

– На пенсию. Больным и старим у нас платят пенсию.

– А откуда взять столько денег? Ведь придется платить половине населения! Тогда государство вылетит в трубу! Ведь это потогонная система, выжимание у человека последних соков, как из выжатого лимона. Понимаешь ты это? Мы, социал-демократы, в Австрии всегда боролись против сдельщины, и, будем бороться и дальше.

– Ну, конечно, у вас ведь капитализм, а мы строим социализм, - пробормотал я смущенно.

– Ну и что? Ты думаешь, что раз капитализм, то все плохо.? А рабочие Австрии до присоединения к Германии жили лучше, чем инженеры!

– Ну да!
– воскликнул я.
– А безработица? А инфляция?

– Безработица, говоришь? Так вот слушай. У нас, австрийских рабочих, была пословица: кто работает - тот ест, а кто не работает - тот еще и пьет. Улавливаешь? ;

– Нет.

– Безработные получали пособие, которого вполне хватало, чтобы прокормить семью и выпить воскресную кружку пива. Часто можно было услышать такой разговор:

– Ты был на бирже труда, есть там работа?

– Есть. А что, хочешь устроиться?

– Да что ты! надо отметиться на бирже, жду, когда не будет работы. Такое, явно отрицательное отношение к сдельщине я видел и у остальных немецких и других иностранных рабочих. Они и так работают добросовестно. Например, крестьянин пашет или боронит на своем поле. Казалось бы, ну кто может ему помешать присесть на несколько минут, выкурить папиросу? Нет, он никогда этого себе не позволит. Это считается так же неприличным, как появиться на улице в неопрятном виде.

Между тем весна берет свое. Альпийские долины и горные лужайки запестрели всеми цветами радуги, отовсюду птичий шум и гам. Влюбленные женихи достают для своих невест с вершин Альп эдельвейсы. Кстати, это тоже нормировано: за один раз полагается рвать не больше двух цветков, иначе грозит штраф. Наша братва тоже ударилась в любовь. И стар, и млад. Вот Иван Кармалита гладит свой костюм, спешит на свидание к своей зазнобе. Хотя дома у него жена и взрослые дети. А уж о молодежи и говорить нечего. В воскресенье с утра идет лихорадочная подготовка к встрече девчат. Все чистят, гладят, прилаживают галстуки, крахмальные воротнички. У многих появились шляпы. В обед выдается и сухой паек на ужин, чтобы не отрываться от любовных утех. После обеда появляются девчата, работающие у хозяев, в столовой открываются танцы.

45-й год оказался для меня чреватым событиями неприятного характера. Исход войны для всех уже был ясен, в беседах с приятелями, в том числе и немцами, я утратил обычную осторожность, откровенно ругал и высмеивал фашистов. Все это, конечно, доходило до начальства, вероятно, не без помощи Леньки-Арийца. Лагерфюрер, маленький такой, невзрачный, ездил на мотоцикле с коляской, не упускал случая поиздеваться надо мной. Вскоре очередной случай представился. Как-то я заночевал у девушки, работавшей в доме начальника полиции в Хохенемсе. Утром на выходе из дома меня заметил сам начальник. Конечно, забрали и посадили в подвал. Днем выпустили, но через несколько дней снова забрали с работы и посадили в тюрьму. А потом вызвали в гестапо. Порядки там я уже знал по рассказам, а главное , - по спинам побывавших в гестапо. Внутренне подтянулся, приготовился ко всему наихудшему. За столом сидят два офицера, в эсэсовской форме.

– Подойдите сюда! Садитесь! Ну, как Вам у нас ? Нравится?

– Благодарю Вас, господин офицер, не жалуюсь. Я ведь и в Райхенау был. Так что есть с чем сравнить.

– То-то же. Так, как же вас угораздило попасть в дом начальника полиции?

– Не знал я, что это дом начальника полиции. Знал бы - ни за что не пошел.

– Разве девушка не сказала?

– Нет.

Я немного прибодрился. Понял, что меня вызвали не для допроса, а просто позабавиться, от скуки. Они внимательно смотрят на меня, посмеиваются, шутят.

– Так вот, над вами висит дамоклов меч.

Мы можем запросто отправить вас в Дахау. Ну, ладно, на этот раз обойдется. Кажется, начальство в фирме Вами недовольно?

– Не знаю, мне не говорили.

– Хотите, мы переведем вас в другую фирму, в другой лагерь?

– Нет, не хочу, - ответил. Тут товарищи, я к ним привык.

– Ну смотрите, вам виднее.

Конечно, такой исход моего визита в гестапо - чистая случайность, счастливое исключение!

Плата за поговорку

Сидим как-то вечером у себя в бараке, лениво перебрасываемся событиями дня. Вдруг влетает мой «сынок» Миша, весь в крови и слезах. За последний год он вытянулся, вырос и стал весьма привлекательным юношей.

– Что с тобой? Кто это тебя так?

– Итальянцы, макаронники проклятые!

– Где?

– Тут, у девчат!

Лагерь этот мы знали. Недалеко от наших бараков недавно поместили украинских девчат. Обычно никто из иностранцев не смел задевать нас, русских. Знали, что сдача будет отменная. Быстро дошли. Три итальянца любезничают с нашими девчатами. Языков не знают, но как-то обходятся, действуют больше руками. Мы с Ванькой молча принялись за дело. Ошеломленные внезапностью, итальянцы почти не сопротивлялись, а просто убежали. Побили мы их не сильно, а «для порядка», чтоб впредь не повадно было.