– Знаешь, когда ты заиграл, меня - в озноб! И слезы потекли. Ну, ты даешь! Где выучился?

– Чудак, да я же в консерватории во Львове учился. Сдал экзамены на военного капельмейстера.

С начальником полиции музыкальная тема имела продолжение. Перед отправкой в Райханау, в штрафной лагерь, повели в полицию, так положено. В кабинета начальника стоит наш лагерфюрер, довольный, радостно посмеивается. Конечно, они говорили про меня, начальник полиции, видимо, рассказал о наше появлении на репетиции. Им хотелось выяснить : кого сейчас приведут – не тот ли это музыкант? Я стою молча, они тоже молчат.

– Этот?
– спрашивает наш сатрап.

 - Да, он.

Они еще намного полюбовались на меня и отправили в тюрьму.

 25 декабря у католиков Рождество. Всю фирма отдыхает. Отдыхаем и мы. Целыми днями играем в карты, шахматы, болтаемся по городу, музицируем. Но и этим каникулам приходит конец. Нам снова выходить на работу. Но мороз - жуть! Тироль-то Тироль, а климат континентальный. С подъема начинается нытье. Наш Жорка Ленинградский садится по-азиатски на своей верхней койке и плачущим голосом ведет свой монолог:

– Милый дедушка, Костантин Макарыч! Забери меня к. матери отсюда! Не хочу я больше тут жить, нету моего терпения! Кушать дают мало, Трамвай бьет ногами, холод страшный. Забери в деревню.

Рождественские "каникулы", конечно, всем понравились. У меня в связи с этим появилась идея. У католиков религиозные праздники приходятся по старому лютеранскому стилю на 14 дней раньше. Но ведь мы не лютеране и не католики, а православные. Работать в праздники и нам грех тяжкий!.. Посоветовавшись с ребятами, я однажды после работы отправился в контору. Терпеливо растолковал там начальству, что мы, дескать, люди глубоко религиозные, наступает 7-го января, наше православное Рождество. Выслушали со вниманием, сказали, что сообщат о нашей просьба начальству повыше. И что же вы думаете? Выгорело! 6-го января узнали, что неделю будем не вкалывать, а праздновать!.. Вот радости-то было! Ребята готовы меня на руках носить. Так же мы обошлись и с Пасхой, праздновали её два раза, с лютеранами и с православными. Оказывается, религия может приносить большую пользу. Тем более, что на Пасху мы ввели обычай христосоваться, то есть целоваться со всеми девушками. Этот обычай все приняли все с большой охотой.

Ради справедливости нужно отмесить, что не все немцы-начальники звери. Был у нас в фирме инженер, один из ее хозяев, зять главы фирмы. Высокий, несколько полный, симпатичный блондин. Он особенно заинтересовался моей персоной, задерживался около меня, расспрашивал о житье-бытье.

– Ну, Петер, здравствуй! А я к тебе в гости с другом.

– Здравствуй, Курт! Всегда рады гостям. Садитесь!

Они сели на табуретки. Немного стесняюсь - не успел принарядиться на воскресенье.

– Говорят, ты хороший музыкант. Вот пришли послушать.

– Пожалуйста, Курт. Только скажу ребятам.

Я послал за французом и чехом. Те вскоре явились. Начали наш импровизированный концерт. Сыграли наш репертуар, начиная с украинской "Рапсодии", сконструированной мной из украинских песен и танцев и кончая тирольскими песнями и танцами. Кончили. Они поблагодарили, похвалили и прожили на табуретку несколько марок.

– У нас принято за музыку платить.

Слово “йодль” не переводится ни на какой язык. Йодль, и всё. Это манера пения тирольских горцев. Есть элементы йодля в песнях скандинавских стран, на Кавказе. Он у горных жителей. У Льва Толстого есть рассказ "Люцерн". В нем писатель рассказывает о бедном певце, который целый час пел парад богатыми туристами, и никто ему ничего на заплатил. Толстой передавал читателям суть этой манеры пения. В ней - удивительные переливы, переходы от фальцета к обыкновенному голосу в мажорном созвучии.

Петь так может не каждый тиролец. Йодлары воспитываются с раннего детства, в каждой деревне их только несколько. Непередаваемо красиво, когда группа парней и девушек поднимается высоко в горы и в вечерней тишине заводит свои чудесные тирольские песни. Я вывез сборник этих песен, возил его всюду с собой, но в Плоешти (Румыния) в госпитале забыл под подушкой.

Бой кирпичами

Осенью 42-го года тучи над моей головой сгустились из-за инцидента на работе. Немец-рабочий подает из кузова кирпичи, а я складываю. Вначале шло нормально: он подает по два кирпича, я успеваю сложить. Но вот он стал подавать сразу по три. Я стал задыхаться. Попросил потише. В ответ он стал не передавать, а бросать мне кирпичи на голову. Ну, и я послал в него кирпич. Поднялся скандал. Подбежал Трамвай и стал обхаживать меня кулаками и пинками. Потом инцидент, казалось, был исчерпан, а кирпичи разгружены. Но кругом народ: и наши, и иностранцы. Они все видели и слышали. И не прокричал этому немцу по-немецки:

– Чего радуешься? Погоди! Хорошо смеется тот, кто смеется последним!

Эта фраза облетела всю фирму, её слышали от Совы , так мы прозвали самого главного начальника, до последнего рабочего. Фашистские войска тогда стояли под Сталинградом. Как, этот русский смеет ещё угрожать? И кому? Нам, немцам, завоевателям всего мира!

После "кирпичного" инцидента события пошли ускоренным темпом. Лагерный сатрап решил расправиться со мною. Леньке-арийцу было приказано следить неусыпно за каждым моим шагом.

И вот после моих ночных шагов на свидание, Сова тут же прилетел по мою душу:

 - Где провал ночь, Прищепа?

– Ходил на свидание к девушке.

– А, на свидание! А окно почему не затемнил?

Я опешил. Так вот оно что! Решил, придраться к затемнению. Ну и ну! Во-первых о затемнении никогда раньше разговора не было, у нас и штор для этого нет. За все время ни раньше, ни после не было не только налета авиации, но и вообще воздушной тревоги. Да меня никто и не ставил в начальники по этой части. Я высказал эти соображения.