– Ты собиралась поведать мне удивительную историю, – сказала она, – по-моему, самое время это сделать.

Она почувствовала, как Женька отстраняется, отодвигается, но не позволила ей уйти – положила руки на плечи и уложила рядом с собой. И вздрогнула, услышав:

– Ладно. Но сразу предупреждаю – многое из того, что ты услышишь, тебе не понравится.

Это оказалось правдой. Лека слушала молча, закрыв глаза, словно смотрела кинофильм, кадрами врывающийся в сознание и мысли.

Вот Женька в Таганроге, с маленьким ребенком на руках – уставшая, не выспавшаяся, укачивает и поет тихую песенку.

Вот она в гостях у Кристины, а рядом – Лиза, Инна и Леша. Друзья.

А вот работа – ученики, коллеги, учебные планы, простые очки на кончике носа и строгий костюм.

Пауза. Лека почувствовала, как Женя перевернулась на живот и ощутила на себе ее взгляд. И кино продолжалось.

Словно застывший кадр – Марина на пороге, ее глаза, ее слова, и Женькин шок и ужас.

Леку словно камнем по голове ударило. Она даже веки подняла, пораженная.

– Зачем я ей понадобилась?

– Я думаю, будет лучше, если она скажет тебе сама.

По Леке холодок прошел от ее тона, и от выражения лица. Сама не зная, почему, она вдруг испугалась.

И окончательно замерла, услышав страшное:

– Зачем ты мне врала?

Врала? Как врала? Вот уж нет – сколько бы дерьма она ни совершила в жизни, единственное всегда оставалось неизменным – она не обманывала. Уходила – да. Причиняла боль – да. Но не врала.

– О чем ты?

Женя отвернулась, и отодвинулась дальше. Холод усилился.

– Я о той истории, что ты поведала мне, когда мы встретились в Таганроге. О твоем бурном клубном прошлом, о Марине и о… Саше.

И пришла боль. Она буквами разбилась о сердце и осколки впились изнутри в живот. Она едва слышала, что продолжает говорить Женя – так было больно, и так горько.

До ее ушей доносились обрывки слов о том, что она хочет знать правду, или даже уже знает, и ей нужно подтверждение, или знает, но не хочет знать…

А в душе набатом стучало: "она мне больше не верит".

И настал момент, когда Лека заговорила – только чтобы заглушить набат, только чтобы выключить эту безумную какофонию звуков.

– Марина рассказала тебе что-то, и ты решила, что это правда. Скажи, мелкая, а чем её правда лучше моей? Тем, что тебе она больше нравится?

Она била наугад, но видела, что удар достиг цели.

– Нет, не этим, – Женя отвела взгляд, – ее правду подтвердила Янка.

– А чем Янкина правда лучше моей?

Что они ей наговорили? Безумная сучка и любимая, но слишком любящая влезать в чужие судьбы, подруга? Что, черт возьми, они ей наговорили?

– А Саша? – Женькин крик кровью растекся по жилам. – Я была там, была в этой больнице сама лично! И там не было никакой Саши, а была только ты! В онкологии! Зачем ты выдумала её? Почему солгала? Что скрывала?

Она кричала, наседая на Леку, требуя от нее ответов на вопросы, которых та не понимала. Но видела, как важно и нужно эти ответы дать. Только как? Рассказав ей снова то, что уже рассказывала – с болью, с кровью, выплевывая ошметки слов и заржавелых чувств?

Лека остановила поток вопросов, молча встала и ушла в спальню. Она вдруг поняла, что делать. Достала из тумбочки альбом и, прижимая его к животу, вернулась обратно вниз.

Женька сидела, сжавшись, как нахохлившийся воробушек, и смотрела на нее снизу вверх заплаканными глазами. Леку затопила волна нежности к этому воробушку. Она села рядом и одной рукой обняла, а другой принялась листать альбом.

И снова было кино, кино про их жизнь, про их прошлое, но на этот раз они смотрели его вместе.

Рссматривая фотографии, Лека каждую секунду ощущала рядом горячее тело, и нежную кожу, и частую дрожь.

Сашка. Саша. Сколько десятилетий должно пройти, прежде чем можно будет смотреть на нее без боли, без огромного, затапливающего душу горя, без бессилия?

Это фото, эти глаза на нем будто говорили теперь: я была. Я была рядом с тобой. Я была в этом мире. А теперь тебе нужно идти дальше.

– Это единственный раз, когда меня приехала проведать одна из девчонок, танцевавших в шоу. – Сказала Лека. – И сфотографировала нас. Я отказывалась, боялась, что это может стать плохим знаком, но она захотела, и я… согласилась.

Она не видела сейчас ничего вокруг, и ничего не чувствовала. Она была сейчас там, в этом больничном дворике, рядом с той, за кого не задумываясь отдала бы жизнь. Она дышала с ней одним воздухом, и жила одной жизнью. Жизнью, которой вскоре предстояло закончиться.