Лека осталась одна. Дни проводила в океане, а вечерами по-прежнему приезжала к Дианиному дому и смотрела на черные квадраты окон, ни о чем не думая и ни на что не надеясь.

– Ну конечно, теперь ты ее любишь, – сказала обо всем этом однажды Ксюха, – ведь теперь она стала тебе недоступна.

И Лека перестала звонить и Ксюхе тоже.

С каждым прожитым днем она все острее и горче погружалась в апатию и тоску.

Даже электронные письма, одно за другим летящие из Таганрога от Женьки, не приносили успокоения. Она писала о каких-то бытовых делах и заботах, о том, как скучает и помнит, но для Леки все это было немым укором, немым напоминанием о том, КАК она все разрушила.

Наступила осень. Балийская осень, мало чем отличающаяся от лета, разве что новым свеллом, пригоняющим к берегу огромные и яростные волны.

И случилось то, что обязательно должно было однажды случиться, и чего Лека всегда исподволь боялась.

Этим утром она отправилась на Баланган, с шорт-бордом, намереваясь попрактиковать скольжение с разворотами. Доехала до берега, бросила мотоцикл, и застыла, очарованная громадой океанских волн.

– Может, не стоит? – Шевельнулся внутри червячок страха, но Лека привычно проигнорировала его и полезла в воду.

В этот час на лайнапе никого не было. Ранний рассвет только-только окрашивал гладь воды в оранжево-малиновый. Лека легла на доску и принялась грести. Уже на полпути червячок стал активнее подавать голос – грести было тяжело, волны здесь, в океане, оказались еще больше, чем казались с берега. Но Лека упорно продолжала двигаться к цели.

И в момент, когда до лайнапа оставалось всего несколько метров, пришла она. Громадная, яростная, возникла из ниоткуда и разбилась прямо над не успевшей нырнуть Лекой.

Мир исчез, его поглотила невероятной силы мясорубка, крутящая, заглатывающая, не дающая вздохнуть. Лекино тело крутило под водой, выворачивая и ломая кости. В какую-то секунду она почувствовала ногой острую грань рифа и поняла: это конец. И стало вдруг так спокойно, как не бывало еще никогда. Лека открыла глаза, желая в последнюю секунду все же встретиться с мутной толщей воды, и вдруг месить перестало, и в легкие хлынул воздух перемешанный с пеной.

Она забарахталась в воде, все еще не веря, что спасена, и задыхаясь и отплевываясь одновременно. Рука привычным жестом схватилась за лишь, чтобы подтянуть к себе доску, но нащупала лишь обрывок.

– Ой-ей-ей, – Пронеслось внутри и сердце накрыло леденящим страхом, – ой-ей-ей…

Такое с ней случилось впервые. Она часто слышала об историях, в которых серферы теряли или ломали доски в открытом океане. И хорошо эти истории заканчивались только если рядом кто-то был. Все остальные кончались плохо. Очень плохо.

А волны продолжали поднимать и опускать Леку вниз. Она развернулась лицом к едва видному вдали берегу, и принялась грести. Руки болели, ужасно саднило в груди, но выхода не было, и Лека, превозмогая боль, заставила себя успокоиться и двигаться размеренно и плавно.

– Помоги мне, – шептала она океану, – помоги выбраться.

Но он словно решил не отпускать ее – каждая новая волна, казалось, сводит на нет все ее попытки доплыть до берега, и отодвигает дальше и дальше.

И как новая, самая сильная волна, пришла мысль:

– Я хочу жить. Господи, как же я хочу жить!

Эти простые слова придали сил, и наполнили мускулы энергией. Лека задышала полной грудью, глотая ошметки пены и работая руками.

– Я люблю жизнь, я люблю этот мир, я хочу жить в нем, жить как все и со всеми. Я хочу влюбляться, любить, хранить верность и совершать ошибки. Я хочу дружить и прощать. Жить! Пожалуйста! Только жить!

Она гребла и гребла, почти теряя сознание, но острое чувство любви ко всему живому снова и снова не давало ей пойти на дно. И когда с последним рывком ее нога коснулась песка, а прибрежная пена окрасилась выплеснувшейся из ноздрей кровью, она была абсолютно и полностью счастлива.

Выползла на берег и упала без чувств.

Кто знает, сколько прошло времени прежде чем ласковая волна коснулась Лекиной пятки и пощекотала ее. Лека открыла глаза и выплюнула набившийся в рот и ноздри красный песок. Встала на колени, и умыла лицо.

– Спасибо, – прошептала, или скорее продумала она синему небу и яркому солнцу над собой, – спасибо.

Каждое движение все еще причиняло боль, но она нашла в себе силы дойти до мотоцикла и завести мотор. Дорога показалась бесконечно долгой, но Лека мужественно терпела, сжимая до крови рукоятки руля и стараясь не дышать – чтобы уменьшить боль в груди. И уже на повороте к Кута-бич, когда какой-то балиец подрезал ее, не справилась с управлением, и завалилась с мотоциклом на бок, сдирая кожу на голени, и плече, и обжигаясь об раскаленный металл радиатора.