— Ася! — окликает ее Шурик. — У тебя же были косы.

— Ну и что?

— Я знаю, почему ты их отрезала.

Ася пугается.

— Почему?

— Чтобы мальчишки не дергали.

— Верно.

Никто, кроме Аси и Вари, не должен знать, что Варя, срезав ее косы, долго орудовала частым гребнем, чтобы не было стыдно за волосы, которые редко мылись в эту зиму.

— Все тут, наверное, дразнятся, — вздохнул Шурик.

— Пусть, — ответила Ася.

Погрустнев, она стала загадывать, прозовут ли ее Цыганкой или будут кричать вдогонку, что глаза у нее, как сковородки?

На лестнице наконец показалась Татьяна Филипповна. Опередив ее на целый марш, к детям сбегала Ксения. С ней Ася уже была знакома, уже успела в Наркомпросе поцапаться из-за того, можно ли называть советский детский дом приютом.

Воспитательница!.. А похожа на воспитанницу. Совсем была бы девчонкой, если бы не куртка. Сразу видно: надела для храбрости, чтобы детьми командовать. Ясно, такой воспитательнице мальчик со звездой милее, чем девочка а бархатном капоре…

Татьяна Филипповна шутливо поворачивает Асю к себе.

— Спиной к обществу стоять не полагается. Знаешь, куда тебя сейчас поведут? В столовую.

В столовую? Вот здорово! Не успели прийти, как на них уже выписан паек! Варя не зря говорила: «Теперь государство взялось о тебе заботиться, ты уж пользуйся!»

— Завтракать! — торопит Ксения и пробует, не слишком ли тяжела для Аси ее корзинка. — Вещи пока оставите у меня.

Над лестничной площадкой висело два красных полотнища. На верхнем было выведено:

Нижняя надпись уже давно смущала Ксению:

Ей захотелось спросить Дедусенко: «Не пахнет поповщиной, на ваш взгляд?», — но та не смотрела на Ксению, а склонилась к ребятам, обняла обоих. Обняла и сказала:

— Ну, храбрецы, вступаем в неведомую страну!

В комнате Ксении стоял большой рояль, на нем фарфоровый мопс и статуэтка: пастух и пастушка. Выше красовался плакат: «Граждане, сдавайте оружие!».

— Поверите, товарищ Дедусенко, днем к себе и не заглядываю… — Ксения поспешила сдвинуть безделушки в дальний угол рояля, на пыльной поверхности которого сразу обозначились ярко-черные полосы. — Все руки не доходят повыкинуть это мещанство. — Она ударила ладонью о ладонь, отряхивая пылинки. — Досталась мне обстановочка от параллельной дамочки…

Ася оживилась и не преминула щегольнуть перед Шуриком своими познаниями.

— Параллельные дамы — это, например, французские и немецкие. Разговаривают с институтками каждая на своем языке.

Татьяна Филипповна сказала:

— Так идемте, Ксения!

— Пошли! Только, товарищ Дедусенко, если можете, зовите меня при всех Ксенией Петровной.

— А меня… Не Шуриком, мама, а Шуркой.

— Слушаюсь! — улыбнулась Татьяна, поняв, что с этой минуты она для всего мира Татьяна Филипповна.

Столовая, расположенная в первом этаже, напоминала трапезную монастыря. Толстые стены, глубокие проемы окон, длинные столы и скамьи. На столах в ожидании едоков стояли, сгрудившись, жестяные кружки и стопки таких же тарелок. Там, где дети уже примчались к завтраку, воспитатели накладывали из кастрюль на тарелки жидковатое картофельное пюре, разливали из объемистых медных чайников темный, не заправленный молоком кофе. Из кружек поднимался белый, густой на холоде пар. Был виден и парок дыхания. Не дожидаясь горячего, ребята жадно расправлялись с хлебом.

Ксения подвела Асю и Шурика к крайнему, пустому столу и сказала:

— Потерпите. Пойду добывать на вашу долю. — Прежде чем отойти, она, скорчив гримаску, указала Татьяне Филипповне на длинноволосого молодого человека, выходившего из кухни. — Бывший латинист. Нанялся воспитателем…

Длинноволосый воспитатель, оставшийся не удел с тех пор, как в школах упразднили латынь, видно, чувствовал себя в новой роли прескверно. Напряженно вытянув перед собой руки, он нес поднос с хлебом. Подойдя к столу, по которому его подопечные нетерпеливо колотили ложками, он быстро поставил на середину поднос и отскочил, словно от горячей плиты. Дети — и мальчики и девочки — бросились к хлебу. Кто был сильнее и обладал наметанным глазом, хватал кусок получше. Из-за одной горбушки просто передрались.

Шуркина шершавая рука непроизвольно отыскала Асину, вцепившуюся в край скамьи.

Картину, которую наблюдали новички, довершал неказистый вид детдомовцев. Локти и коленки мальчишек выглядывали из прорех. Зеленые камлотовые платья девочек, рассчитанные на пелеринки и накрахмаленные нарукавники, оставляли руки голыми. На плечи накидывалось что попало: платок — так платок, полотенце — так полотенце.

«Белые пелеринки!» — подумала Ася и принялась сводить про себя счеты с Варькой.

Шум за столом латиниста утих: рты были набиты хлебом. В столовой появился новый табун детей. Приведшая их далеко не молодая воспитательница в длинном, старомодном платье, с зачесанными вверх — валиком — волосами, со странно испуганным лицом поспешила на кухню, а ребята расселись вокруг стола, стоящего в центре, и принялись барабанить ложками.