— Нет! Что вы… Куда мне!

— Когда пришло письмо Дедусенко, — уже без улыбки произнесла Крупская, — мы тут призадумались. Главное, поднять людей на это дело. Своих людей…

Кончилось тем, что «крепость» сдалась.

Крупская, напутствуя Татьяну, не пыталась изобразить все легче, чем оно было на самом деле; она подтвердила, что придется быть и педагогом, придется во многое вмешиваться. Она сказала:

— Особенно нужны те, кто сам ощущает потребность воспитывать детей в революционном духе, те, кто сумеет делать это, приобщая их к труду. — И повторила свою любимую мысль о том, что трудовой процесс учит ребенка познавать самого себя, измерять свои силы и способности.

Когда Татьяна выходила из кабинета, Надежда Константиновна удержала ее вопросом:

— Девочку не забудете? Ту, что большевиков не одобряет за хитрость.

— Ох, я нескладная! — смешалась Татьяна. Взволнованная всем происшедшим, она и впрямь забыла про Асю, про цель своего визита в Наркомпрос. — Вот видите… А вы мне сотни ребят хотите доверить! Так что же мне с девочкой делать?

— Как что? Взять с собой. В Дом имени Карла и Розы.

Над площадью, еще недавно звавшейся Анненской, взошло тусклое зимнее солнце. На карнизных выступах под крышей бывшего Института ордена святой Анны заискрился снег; порозовели, заблестели сохранившиеся кое-где стекла слуховых окон, а вся громада здания еще в тени. Затенен и дворик, утонувший в сугробах, и кое-как проложенная дорожка.

К распахнутой, вмерзшей в снег калитке подошла Татьяна с двумя детьми.

— Вот дом, в котором мы будем жить.

Шурик насмешливо отозвался:

— Дворец с чудесным старинным парком?

Мать, словно оправдываясь, пояснила:

— Парк, вероятно, сзади, за зданием.

Ася процедила:

— Казарма, и все!

Сказала она это из упрямства. В действительности же здание, украшенное колоннами, треугольным фронтоном (чем не театр или музей?), восхитило ее.

— И внутри казарма! — продолжала бурчать Ася, открывая дверь.

Тут же внезапное чувство стыда заставило ее умолкнуть: в вестибюле висели нарисованные карандашом портреты Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Ася сразу узнала их: недавно она вместе с Варей провожала глазами траурные колонны москвичей. Теперь она входит в дом, названный именами этих двух погибших коммунистов.

Что ее ждет тут?

Холодно. Пусто. Треснувшее окно, первое от входной двери, забито большой картонной таблицей с красочными изображениями памятников египетской культуры.

В высоком, просторном помещении гулко отражался каждый звук; Татьяна шепотом попросила детей подождать внизу.

— Скоро приду. — И подала знак сыну, как бы вверяя ему Асю.

Шурик расстегнул пальто, чтобы была видна красная жестяная звезда, приколотая к курточке, и сел на чемодан. Ася облокотилась на подоконник, очутившись лицом к лицу со сфинксом и фараоновой гробницей. На свою сплетенную из прутьев корзину она не рискнула сесть: крышка могла прогнуться, корзина была полупустой. Варя не дала с собой лишних вещей: ведь теперь в детские дома набирают кого попало, даже воришек с Сухаревки. Ася и сама хотела взять поменьше: кто знает, не придется ли ей сегодня же пуститься в обратный путь?

Хотя… Варя прямо сказала: «Другого спасения нету, как детский дом. Не будет у нас с тобой больше ни катушек, ни бараньего супа. — Но все же добавила: — Если уж очень-очень невмоготу будет, я тебя заберу, не брошу».

Уговаривая Асю пожить в детском доме, в бывшем институте, Варя раскрыла ее любимую книжку и давай восхищаться: на каждой картинке девочки в белых пелеринках! Ася всегда удивлялась взрослым, считавшим чтение этих книжек вредным занятием. Оторваться нельзя… До чего же интересной была жизнь в этих благородных институтах!

Ася отворачивается от сфинкса, оглядывает пустой вестибюль. Подумать только! Совсем недавно тут прогуливались хорошо воспитанные девочки, низко приседали в реверансе…

Обещания Дедусенко, что Асю будут кормить не один, не два, а четыре раза в день, что от такого режима локоть обязательно заживет, конечно, возымели свое действие, но решили дело доводы Вари. Разве мало значило, что Асю определили не в какой-нибудь жалкий приют, а в известный на всю Москву Анненский институт?

Правда, поскольку теперь равноправие, здесь появились хулиганы-мальчишки, но от них надо держаться подальше — так они с Варей решили. А Варька-то! Словно обрадовалась, что ей не надо больше возиться с Асей. Привела ее чуть свет в гостиницу «Апеннины» и бегом на фабрику. Там получен срочный заказ, такой срочный, что Варя и не обещала навестить Асю в ближайшие дни. Будет от зари до зари шить шелковое белье — мужское и женское. Работницам разъяснили, что на скользком материале не удерживается ни один тифозный паразит, поэтому для персонала лазаретов и сыпнотифозных поездов спешно готовится особое обмундирование. Ася услышала про это вчера и не спала полночи. Если бы раньше знать секрет и иметь деньги, чтобы купить маме шелковое белье!

Ася не разрешает себе спорить с богом, но вчера она такое про него подумала, что потом долго повторяла молитвы, замаливая грех. Замолила и стала просить, чтобы он, милосердный, не забывал про Анненский институт, если она в нем останется. Чтобы тепло было, чтобы хлеб был насущный, и воспитатели добрые, и мальчишки неозорные. И еще чтобы кончились все эти войны и за нею вернулся Андрей. Господи, ведь без твоей воли ни один волос не упадет с головы!..

В последнюю ночь думалось о многом: например, о том, что придется следить за руками, не растопыривать пальцы, не делать новых расчесов. На уроках в ее классе многие ребята потихоньку терли между пальцами, там, где особенно густо сидят мелкие водянистые пузырики. Школьный врач предупреждал: нельзя расчесывать, этим разносишь по коже чесоточных клещей, производишь новое заражение; но когда класс протапливали и от тепла зуд становился сильнее, нельзя было удержаться. Своих-то ребят Ася не стеснялась, а здесь?..