О ходе работы по коллективному договору докладывал меньшевик Якубович. Он сыпал цифрами, оглашал минимальные ставки, на которые соглашались промышленники, и те, которые они не пожелали удовлетворить. Камнем преткновения по-прежнему оставался вопрос об увольнении с работы. Большевики настаивали на том, что уволить рабочего можно только с согласия профессионального союза; меньшевики колебались, промышленники вообще категорически отказались принять этот пункт договора.

— Забастовка! Только забастовка, сколько бы она ни продолжалась! До победного конца! — с пафосом провозгласил Якубович.

Было время, когда к этому же — стачка до победы! — призывали большевики. Но сейчас…

— С забастовкой надо подождать, — сказал Джапаридзе. — Сейчас она на руку капиталистам и опасна для рабочих.

Правая сторона зашикала, заволновалась.

— Нужен террор! — раздался голос какого-то анархиста. — Без террора мы все равно ничего не добьемся!

— Какая чепуха! — Фиолетов встал и откинул рукой упавшую на лоб прядь волос. — Сейчас не время террора, как вы не понимаете этого? Кого вы собираетесь терроризировать? Кого?

Он так и не понял, почему эти его слова вызвали такой бурный протест со стороны его противников. Поднялся шум. Вскочил с места щупленький анархистик и стал грозить большевикам своим маленьким кулачком.

— Долой! — крикнул он, краснея от напряжения.

Лядов тщетно пытался утихомирить разбушевавшихся правых, а Фиолетов с трудом сдерживался, чтобы не ответить бранью на брань. Наконец установилась относительная тпшина.

— Как вы можете кричать «долой»? — Теперь Фиолетов говорил очень тихо, и это произвело большее впечатление, чем если бы он вдруг закричал. — Как вам не стыдно! Кому вы кричите «долой»? Мне? Я пятнадцать лет иду в передовом отряде рабочего движения и, кроме инвалидности, ничего не получил за это. Вот я весь перед вами. Что на мне — то весь я. Вы кричите «долой». А где вы были, когда мы работали в подполье, когда нас били нагайками, сажали в тюрьмы, ссылали на каторгу?

И вдруг раздался взрыв аплодисментов. Это поддержали Фиолетова рабочие и товарищи по фракции. Громко били в ладоши Джапаридзе, Басин, Тер-Габриелян. Лядов, в первые минуты не знавший, что делать — поддержать ли оратора или прервать его речь звонком, теперь интеллигентно хлопал, едва касаясь ладонью ладони.

Сейчас Фиолетова уже было трудно остановить.

— Против кого вы хотите применить террор, когда те, в чьих руках находятся нефтяные промыслы, живут не здесь, а за границей, в пределах недосягаемых? Что касается забастовки, то ее надо оставить на самый крайний случай.

Фиолетов устало опустился на стул и почувствовал, как Джапаридзе незаметно пожал ему руку.

Приехавший в Баку министр труда Временного правительства Матвей Иванович Скобелев был сыном гласного Бакинской думы. Он уже давно жил в столице, но на родину наведывался часто, и в партийных кругах его знали как человека, отстаивавшего крайне правые меньшевистские взгляды. Несколько лет назад с ним на одном из диспутов схватился Фиолетов, и на душе у Скобелева остался неприятный осадок от ощутительного поражения, которое ему пришлось испытать в споре.

Фиолетов столкнулся с ним случайно на улице, и Скобелев первый остановил его. Они разговорились.

— Как вы думаете, Иван Тимофеевич, почему так неудачно для рабочих складывается обсуждение коллективного договора? — спросил Скобелев.

— Думаю, что в этом в большей мере виновата партия, к которой вы принадлежите, и стойкость капиталистов, основанная на поддержке правительства, в котором вы занимаете столь высокий пост.

Скобелев деланно рассмеялся.

— Вы остались таким же, как и десять лет назад.

— Вы правы, большевики не меняют своих убеждений.

Разговор снова переключился на коллективный договор, точнее, на пункт об увольнения рабочих.

— Ведь это же упрямство, Иван Тимофеевич, — сказал Скобелев. — Вы видите, что хозяева идут почти на все требования профсоюза. Стоит ли срывать переговоры из-за одного пункта?

— Нет, это не упрямство. Я вам скажу, что рабочие скорее пойдут на уступки в заработной плате, не будут упираться из-за пятачка, но от пункта, который их должен оградить от произвола хозяина, они не откажутся.

…Упрямился не Фиолетов, а нефтяные тузы. И тогда большевики решились на крайнюю меру. 21 сентября промышленио-заводская комиссия послала нефтепромышленникам ультиматум. Ответа в назначенный срок не последовало, и комиссия постановила: считать себя стачечным комитетом, во главе комитета поставить Джапаридзе и начать забастовку 27 сентября.

Фиолетов был бледен, когда читал постановление стачкома: «Всякий, кто начнет или кончит забастовку раньше срока, — тот изменник рабочего класса».