Ольга много лет не говорила ему о том, что случилось с ней в ярославской пересыльной тюрьме, а потом все-таки рассказала.

— Помнишь, Ванечка, я передавала тогда, что меня в больницу положили?

— Конечно, помню, Леля, — ответил он, почему-то волнуясь.

— Перед тем днем я на спинку койки встала, чтоб до окошка дотянуться. Думала — тебя увижу. Однако не удержалась и упала прямо на железо. Навзничь. Сознание потеряла. Доктор только через день пришел, когда ваш этап уже дальше в Вятку погнали. Посмотрел меня и говорит: «Жить будешь, а чтоб родить, этого, матушка, у тебя не получится». Вот так, Ванечка… А я ведь тогда ребеночка ждала…

Вечером он встретил около своего дома Сурена Шаумяна, остановил и долго молча смотрел на него, словно видел впервые. «Вот такой мог бы быть и у меня», — подумал Фиолетов и спросил вслух:

— Тебе сколько лет, Сурен?

— Пятнадцать… А что?

— Ничего, Сурен, это я просто так. Ты к нам шел?

— Да, дядя Ваня… У меня к вам просьба. Вы все можете.

Фиолетов улыбнулся.

— Ну, положим, не все… А что ты хочешь?

— Я слышал, что в какой-то мастерской делают значки с изображением Карла Маркса. Достаньте мне несколько. Хочу дать отцу, чтобы он, если увидит товарища Ленина, передал ему… от меня. Как вы думаете, дядя Ваня, Владимир Ильич примет такой подарок?

— Думаю, что примет, Сурен.

О возможной встрече Шаумяна с Лениным Сурен говорил не зря. Рабочие Баку выдали Шаумяну мандат делегата на Первый Всероссийский съезд Советов.

Значки Фиолетов достал на следующий день и занес их на квартиру Шаумяну. Степан Георгиевич уже собирался в дорогу, упаковывал потертый кожаный чемодан, побывавший с ним во всех ссылках и тюрьмах.

— Огромное спасибо, Ванечка, и извините за беспокойство, которое доставил вам Сурен.

— Ну что вы, Степан Георгиевич…

Шаумян приколол к пиджаку значок — миниатюрный портрет Маркса в узенькой ярко-красной рамке.

Август в Баку был, как всегда, знойным. Фиолетов устал от бесконечных заседаний, митингов, от палящего солнца. Завтра он опять поедет в Балаханы, потом зайдет в библиотеку, потом…

— Куда это Ванечка бежит в такую рань?

Фиолетов очнулся от своих мыслей, поднял голову и узнал Зевина.

— Яков! Здравствуй, дорогой. Я к Алеше. А ты откуда и куда?

— Здравствуй, Ванечка… Только что из первопрестольной.

— Опять через Францию? — Фиолетов назвал страну, где после яренской ссылки побывал Зевин.

— Нет, на сей раз прямо из Москвы по вызову Бакинского комитета… А ты что, не узнаёшь? — Зевин перевел взгляд на стоявшую рядом с ним молодую женщину с большими глазами на смуглом лице. — Моя жена…

— Ба! — воскликнул Фиолетов. — Ольга Александровна! Сослепу не заметил вас, простите.

— Теперь Надежда Николаевна, а проще — Надя. — Улыбаясь, она протянула Фиолетову руку.

— Зевина? — спросил Фиолетов.

— Нет, все так же Колесникова. Мы ведь не обвенчаны.

— Сейчас это не имеет значения… Где собираетесь работать?

— Он, — Колесникова показала на мужа, — пока не знаю, а я в редакции «Бакинского рабочего».

— Тогда до встречи в редакции. Меня опять членом редколлегии сделали.

На ближайшем заседании Совета Джапаридзе предстояло доложить основные положения, которые должны лечь в основу коллективного договора: одинаковые условия труда и быта для всех рабочих-нефтяников, введение восьмичасового рабочего дня, повышение заработной платы.

Тезисы доклада Джапаридзе и Фиолетов составляли вместе, вдвоем с утра до ночи несколько дней подряд ездили по промыслам и заводам, заходили в казармы, на вышки и, предъявив удостоверения членов Бакинского Совета, требовали от начальства финансовые отчеты. Такого управляющие и директора на своем веку не помнили, однако отчеты давали; требуют представители власти, а с властями, как известно, лучше не связываться. Проект договора надо было показать нефтяным тузам, и это опять же выпало на долю Фиолетова. Перспектива встречи с миллионерами не радовала: как с ними держаться? Какой найти подход, чтобы добиться успеха?

В это утро Фиолетов проснулся поздно, с головной болью и с ощущением чего-то неприятного, что его ожидало сегодня. Взгляд остановился на тетради, где он записывал свои задания на предстоящий день, и он сразу вспомнил: в десять утра надо быть в совете съезда нефтепромышленников, чтобы предъявить выдвинутые рабочими требования.

Военный психоз в стране продолжался, и в этой обстановке с промышленниками особенно надо было держать ухо востро. Нефть была необходима для «войны до победы», и бакинские капиталисты не желали упускать ни одной копейки из тех баснословных прибылей, которые текли в их бездонные карманы.