Пленум заявляет, что ответом на провокацию и антисоветскую агитацию будет беспощадный красный террор.

Т.т. рабочие, дисциплина и выдержка — залог победы».

— Ты, Вера, героиня! Только за такой подвиг большевики могут на месте пристрелить. Как за «саботаж и контрреволюцию».

— Эх, Ян, двум смертям не бывать, а одной не миновать!

— Вот с этой одной и не надо торопиться. Больше не срывай прокламации! Тем более что у красных дела неважные, даже «товарищ» Раковский признал положение большевистских войск чрезвычайно тяжелым. Развал у них полный…

* * *

17 августа, в воскресный день, на потеху всей Одессе, по улицам дефилировал полк Мишки Япончика. Сам командир восседал на породистом белом жеребце, наряженный в какую-то фантастическую мантию, весь увешанный оружием. На пальцах искрились бриллиантовые перстни.

Его многочисленные адъютанты были обряжены с не меньшей пышностью.

Проехали они по Княжеской, в нескольких шагах от бунинского обиталища. Иван Алексеевич, явно развлекаясь, стоял у распахнутого окна:

— Ну и бандитские морды у этих «охранителей» порядка. До чего советская власть низко пала! Ведь совсем недавно их газеты называли Япончика «известным грабителем». А вот теперь этот тип с испитой рожей и осипшим голосом командует «революционным» полком!

— Это еще не все! — поддакнула Вера Николаевна. — Недавно он держал речь о «достижениях революции» в Городском саду на сцене Летнего театра. Двух слов связать не умеет. Одни призывы к убийствам.

— И это в театре, на сцене которого стояли Комиссаржевская, Савина, Давыдова! Нет, лучше утопиться в море, чем дышать одним воздухом с этими скотами!

В небе затарахтел аэроплан. Плавно летел он со стороны моря, на небольшой высоте.

— Словно легкая стрекоза на фоне голубого атласа! — подметил Бунин.

— Наш или красный? — поинтересовалась Вера Николаевна.

Нилус, следивший в бинокль за этим полетом из окна своей комнаты, радостно крикнул:

— На крыльях трехцветные отличительные знаки! Деникинский!

Вера Николаевна заволновалась, аж руки затряслись:

— Господи, как бы красные не сбили!

И тут же послышались хлопки ружейных выстрелов: хлоп, хлоп, хлоп!

Самолет продолжал лететь.

С земли стали палить залпами, в надежде попасть в пилота.

Самолет летел.

Вера Николаевна молилась за спасение летчика: «Господи, сохрани…»

— Добрый знак! — сказал Нилус, поднявшийся к Бунину. — С аэроплана производят глубокую разведку. Верный признак наступления на фронте и скорого освобождения.

Зазвенел телефонный звонок.

— Аэроплан видали? — послышался веселый голос академика Кондакова. — У нас листовки сбрасывал. Мне соседка дала почитать.

— И что в листовке? — с интересом спросил Бунин.

— Сейчас прочту. — Он пошуршал перед микрофоном бумагой: «Слушайте все! Главнокомандующий Вооруженными силами на юге России генерал Деникин предупреждает население местностей, временно остающихся еще под игом советских властей, что выпущенные за последнее время этими властями казначейские знаки достоинством в один, два и три рубля, а также все кредитные билеты образца 1918 года за подписью большевика Григория Пятакова не будут признаваться за деньги, и потому, но избежание убытков, трудовому народу их не следует принимать».

— Каково? — веселился Кондаков.

Бунин, в тон Кондакову, шутливо заметил:

— А как же с недавним распоряжением большевиков, запрещающим вести частные телефонные разговоры?

— У меня разговор вовсе не частный. Он носит общественный характер, ибо касается всего общества, у которого есть запасы советских бумажек.

— Один из бумагодержателей — ваш покорный слуга. То-то я не умел понять, почему Орест Зелюк расщедрился и за издание «Гайаваты» насыпал мне полмешка этих самых дензнаков. Пронюхал, мошенник, что к чему!

…Минет двадцать семь лет. Орест Зелюк издаст в Париже последний и самый любимый сборник рассказов Бунина — «Темные аллеи». Гонорар уместится на ладошке.

Пока же автор сожалел, что не потребовал в оплату что- нибудь реальное — мешок картошки или полмешка муки.

2

Каждый день приходили радующие душу фронтовые вести: белые взяли Херсон, Николаев, Черкассы. Петлюра тоже не давал скучать большевикам: его головорезы взяли Казатин, продолжали наступать на Киев.