Сейчас, сидя над страницами, написанными иноземцами, вчитываясь в обидные словечки, ловишь себя на разных поскрипывающих негодованием мыслях, а в голове всплывают слова «ах, как все нехорошо» и «ну почему ничего не меняется...».

Кого винить? Деспотичную власть или безропотно подчиняющихся ей обывателей, которых язык не поворачивается назвать гражданами? Большинство иноземцев считает, что немалая доля вины лежит на самих русских, какого бы рода и звания они ни были. Вот что пишет в XVIII веке жена английского посла Джейн Рондо: «Здесь, когда подвергается опале глава семьи, вся семья также попадает в опалу, имущество, принадлежавшее им, отбирается, и они из знатности опускаются до условий самого низшего круга простолюдинов; и если замечают (в свете) отсутствие тех, кого привыкли встречать в обществе, никто не справляется о них».

В вопросе об отношении к власти ожидать приятных слов о России – все равно что поверить, что Мик Джаггер увлекся производством русского кваса. Ждешь неприятностей – и справедливо. Тем не менее что-то все равно оказывается неожиданностью. Француз Жан Франсуа Ансело посетил Россию во время декабристского восстания: «Все мы полагали, что эта кровавая катастрофа, случившаяся почти накануне церемонии коронования, омрачит празднества, ибо в России почти нет семьи, где не оплакивали бы ее жертв. Каково же было мое изумление, мой друг, когда я увидел, что родители, братья, сестры и матери осужденных принимают самое живое участие в этих блестящих балах, роскошных трапезах и пышных собраниях! У некоторых из этих аристократов естественные чувства были заглушены самолюбивыми притязаниями и привычкой к раболепству; другие, пресмыкающиеся перед властью, опасались, что проявление печали будет истолковано как бунт; их унизительный страх был несправедлив по отношению к государю».

Вот где пролегла граница между смирением и рабством. Верноподданнические чувства заглушили родственную любовь. Как известно, смирение – христианская добродетель. Долготерпение – также. «Христос терпел и нам велел», – говорит русская пословица. И все же есть ситуации, когда эти благие качества оборачиваются полным безобразием. Как у шварцевского короля. При нем душили его любимую жену, а он уговаривал: «Потерпи, может, все обойдется!»

Ну почему, ну почему? Давайте еще раз: ну почему базовым вопросом нашей культуры и истории стало «Что делать?», а не «Что делается?»?!? Впрочем, по мнению Виктора Пелевина, главные вопросы сегодня и всегда – «Где я?» и «Кто здесь?».

А теперь об истоках фрейдизма. Начитавшись, видимо, русской истории, Зигмунд отказался от беседы глаза в глаза и стал укладывать пациентов (особенно русских) на кушетку, а сам устраивался в темноте. Потому что пациент более откровенен, когда видит перед собой пустоту, то есть самого себя, поставленного на колени перед нерешаемыми «русскими» вопросами...

Разумеется, многие государи российские хотели казаться просвещенными европейцами. Екатерина II даже переписывалась с самыми модными писателями и философами (Вольтером, например). О характере их переписки недурно написал Марк Алданов: «Вольтер был убежден в том, что лесть никогда не бывает, да и не может быть, слишком грубой, а в обращении с женщинами – всего менее. Он сравнивал императрицу с Божьей Матерью, млел от восторга перед ее ученостью, которой она далеко превосходила, по его словам, всех философов мира, и выражал в письмах скорбь по поводу того, что не умеет писать по-французски так, как она». При этом он не забывал просить императрицу о денежных одолжениях. «Таким образом, – заключает писатель, – оба корреспондента – императрица и Вольтер – были почти всегда довольны друг другом».

Все же эта переписка не могла сама по себе создать образ просвещенной монархини. Нищета, невежество, бесправие народа удручали многих как в России, так и за ее пределами. Вот записки венесуэльца Франсиско Миранды, посетившего Россию в екатерининское время. Он рассказывает о беседах с московским архиепископом Платоном: «Мы рассуждали о политике и философствовали с той свободой, какая встречается лишь среди просвещенных и добродетельных людей. "Ее министры, – говорил он мне, имея в виду императрицу, – обманывают ее, а она, в свою очередь, обманывает их всех". У нас завязалась беседа, и он признался, что крайне тяготится своим положением и что его весьма удручает деспотизм в стране».

Верные сложившимся стереотипам, иноземцы воспринимают Россию как деспотическую страну. Американец Дж. Адамс писал в конце XVIII века: «Правительство России совершенно деспотическое». Авраам Линкольн в частном письме заявил: «Я предпочел бы эмигрировать в какую-нибудь страну, где не притворяются, что любят свободу и независимость, – в Россию, например, где мы видим деспотизм в чистом виде, не затуманенном лицемерием».

Неограниченная власть российских монархов поражала воображение, особенно американское, воспитанное на демократических принципах. Марк Твен, побывав в России, писал о своей встрече с Александром II: «Право же, странно, более чем странно сознавать, что вот стоит под деревьями человек, окруженный кучкой мужчин и женщин, и запросто болтает с ними, человек как человек, – а ведь по одному его слову корабли пойдут бороздить морскую гладь, по равнинам помчатся поезда, от деревни к деревне поскачут курьеры, сотни телеграфов разнесут его слова во все уголки огромной империи, которая раскинулась на одной седьмой части земного шара, и несметное множество людей кинется исполнять его приказ».

Американцы искали оправдания сильной деспотической власти в России, объясняя ее неблагоприятным климатом, природой, необходимостью удерживать империю от распада.

Роскошь и богатство двора, церемонии и обряды производили на иноземцев сильное впечатление. Но засилье казенщины и принуждения, особенно в Петербурге, выглядело угнетающим. Маркиз де Кюстин восклицал: «Здесь движутся, дышат только с позволения или по приказу, поэтому все мрачно и имеет принужденный вид; молчание царит в жизни и парализует ее!»

В пазлах под названием «Любовь к Родине» всегда недостает каких-то очень важных частей. Обычно бреши образовываются на месте фигурок правителей.

Русская покорность очевидна. Очевидно и другое: власть в России не любят. Терпят, но не любят. Могут любить царя – как мифическую фигуру. А власть, с которой сталкиваются каждодневно, русские по традиции терпеть не могут.

Уже в XVII веке власть сильно подорвала свой авторитет, произведя церковную реформу. Тут большая часть населения засомневалась – от Бога ли эта власть? А вдруг от дьявола? Правило «всякая власть от Бога» имеет исключения. А именно – перед самым концом времен должен править Антихрист. А вдруг он уже пришел?