— Ты мне еще страшно нужна, — поспешно сказал он только из большой жалости.

Она была права: она нужна ему все меньше и меньше. Она не та, с которой можно говорить о вертящихся первозданных туманностях и обитаемости звезд. Она не была той, кто принимал бы к сердцу и согревал его мысли, когда они, дрожа от холода, возвращались из путешествий по вселенной.

— У меня просто голова кружится, — могла она сказать. — Кроме нашего городка, я ничего не видела, а ты вот на звездах чувствуешь себя как дома и, видно, не думаешь даже, что мы могли бы пожениться.

— Что? Дело в том, что я еще очень мало знаю.

— Меня?

— Нет, вселенную, — ответил он.

Творец соленых палочек захворал. Он велел позвать Станислауса. Над кроватью хозяина висела большая картина: эльфы в голубовато-зеленых одеждах перевозили на хрупком челне в Никуда невероятное количество цветов.

Пекарь Папке страдал от ревматических болей в пояснице. Он пересчитывал соленые палочки, которые клал в корзины маленьких продавцов, и сильно вспотел. Боль пронзила его, когда он захотел выпрямиться. Это была стрела, пущенная из потустороннего мира.

— Люди говорят — прострел, но мы, мужи науки, называем это поясничным ревматизмом, попросту поясничным ревматизмом.

Он застонал, попытался приподняться на постели и протянул руку Станислаусу.

— Жму тебе руку в знак доверия. Ты не был том управляющим, какого я хотел бы иметь, но зато ты, может быть, будешь таким мастером, о каком я мечтаю. Приступ поясничного ревматизма продолжается неделю; в научных кругах это известно. Этой болезнью хворают как на севере, так и на юге. Я положу тебе жалованье за эту неделю на три марки пятьдесят пфеннигов больше. Все производство будет на тебе и вся ответственность также. Тебе придется иметь дело с пастой экстра и добиваться особого вкуса соленых палочек.

Нет, нет, чем только все это кончится! Станислаус пришел в эту пекарню с улицы, а его здесь облекли таким доверием, что у него прямо-таки голова кружится.

Пекарь Панке попросил его запереть дверь спальни.

— Конкуренты и доносчики за каждой стеной, — шепотом сказал он. — Что касается пасты экстра, то всем говори и всюду звони, что в рецепт ее входят продукты из заморских стран, подчас даже из Индонезии. Так что паста моя — это чудо пекарского искусства, и она — мое изобретение. Запомни все, что я тебе сказал, а рецепт сегодня я тебе не открою.

Станислаус узнал тайны одного люка. Хозяин протянул ему согретый постельным теплом ключ.

— Тебе придется вставать на час раньше остальных, слышишь, мастер?

— Слышу.

— Как только возьмешь пасту из ее темницы, ты тотчас же принесешь мне ключ.

— Будьте покойны, хозяин, я постараюсь сделать все, как вы говорите.

— Ты замесишь тесто до того, как остальные придут в пекарню.

— Хорошо, хозяин.

— Я, может, даже четыре марки прибавлю тебе.

Дело принимало такой оборот, словно Станислаус надолго застрянет в этом городке, а может, и совсем осядет. Большое доверие, каким облек его хозяин, обязывало.

Спозаранок, когда ароматы печеного теста еще спали, он с зажженным фонарем в руках спустился в подвал. Крышка люка была замаскирована тяжелыми ящиками, обитыми жестью. В них доставлялись, по словам хозяина — из заморских стран, основные продукты для изготовления пасты экстра.

Доверенный пекаря Папке вспотел до того, как в пекарне началась работа. Он поднял крышку люка. Его обдало отвратительным запахом. Мороз побежал у него по спине. Он готов был опустить бревенчатую крышку. А не хочет ли хозяин сделать его соучастником какого-нибудь страшного дела?

Станислаус укротил свое воображение, зажал нос и спустился по заплесневелым ступенькам под землю.

Это был сыр, попросту старый сыр, давность которого измерялась десятками лет. Этот десятикратно перегнивший сыр стоял в запыленных горшках, разукрашенных великолепными узорами плесени, в виде полужидкого вещества, отливавшего всеми цветами радуги. Доставляются из Индии, Индонезии, а может быть, и из Южной Австралии! Боже, помоги мне!

Станислаус наполнил меру выше красной черты и еще чуточку больше. Ему хотелось быть именно таким мастером, о котором «мечтал» хозяин.

Соленые палочки удались мастеру на славу: даже пауки уползли в свои паучьи норы и объявили в этот день пост. Все собаки, пробегавшие мимо пекарни Папке, поднимали носы к небу, точно ожидая оттуда дождя из тухлого мяса. Постояв, они задирали заднюю лапу и орошали каменный столбик, стоявший у входа в пекарню. Прохожие нюхали воздух и говорили:

— Будем надеяться, что до войны дело не дойдет.

Хозяин, невзирая на боли, ворочался на кровати и велел принести себе пробу. Он откусил кусочек печенья и мгновенно выплюнул его в ночной горшок. Только эльфы на картине, висевшей над кроватью, недоступные земным ароматам, по-прежнему переправляли свои цветы в Никуда.