В этом круге продуктов редукции мифа возникают и остаются в арсенале античной (и не только античной) философии основные генетические схемы: из чего возникает, в то и разрешается; рождение - расцвет - увядание - гибель; начало - середина - конец; порождение из противоположных и т.п. Смешно, конечно, как это сделал Филон Александрийский, искать здесь автора, инкриминировать Гераклиту плагиат у Моисея. Все эти схемы содержатся в мифе, всему можно найти аналогии и на Востоке: "Как из пылающего огня тысячами возникают искры, подобные (ему), так, дорогой, различные существа рождаются из неуничтожимого и возвращаются в него же" (Мундака, II, 1,1); "Реально все, что возникает, уничтожается и длится" (Харибхадра); "Тот, кто рождает, не делает человека. Корень становления человека - в небе. Небо - праотец человека" (Дун Чжун-шу); "Не бывает так, чтобы что-либо не умирало или не рождалось; сначала вещь расцветает, а потом ослабевает" (Хань Фэй-цзы); "Толкователи "Книги перемен" говорят, что изначально ци не было разделено, и хаос был единым.

В конфуцианских книгах также говорится о хаосе, в котором еще не было имеющих форму вещей и ци еще не разделялось на стихии. Когда оно разделилось, то чистое ци образовало небо, а мутное - землю" (Ван Чун); "При первоначальном образовании вселенной небо и земля имели единую форму вследствие смешения их природы. Затем, после того как тела отделились друг от друга, космос приобрел весь ныне видимый в нем порядок, воздух же получил непрерывное движение, и огневидная (часть его) собралась к самым верхним местам, так как таковое вещество вследствие своей легкости поднималось вверх... Грязеподобное же и иловидное, соединенное с влагою, осталось пребывать на том же самом месте вследствие своей тяжести" (Диодор Сицилийский о Демокрите, Историческая библиотека, 1, 7, 1).

Но вот с Гераклита начинается уже нечто новое, все более теряющее связи с традицией - прямое обращение к лингвистической структуре. Классическая античность приписывала Гераклиту создание теории "истинности имен по природе-рождению", и хотя сама эта схема, по которой имя - такое же онтологическое свойство вещи, как тяжесть или цвет, принадлежит традиции, осознание, а затем критика схемы, отказ от нее (Демокрит) были, похоже, магистральным ходом мировоззренческой трансформации. У самого Гераклита мы обнаруживаем только несколько фрагментов, по которым можно все-таки, нам кажется, восстановить общие контуры представлений Гераклита о языке-системе как о возможной замене традиционной схемы целостности.

Приведем эти фрагменты (нумерация Дильса, перевод наш): В 1: Слово (логос) существует (вечно), но не сознают его люди ни до того, как услышат, ни услышав впервые. И хотя все исполняется по слову, люди оказываются беспомощными, когда берутся рассуждать о словах-делах, которые я объясняю, различая каждое по природе-рождению и указывая, что оно содержит. Другим же не дано, и они, бодрствуя, пользуются (словами-делами) как бы во сне. В 73. Не следует делать-говорить как во сне, хотя и во сне нам кажется, что делаем-говорим. В 72. Не дружат они со словом, хоть и говорят непрерывно, и с чем встречаются каждодневно, воспринимают как чуждое. В 17. Многие не задумываются над тем, с чем постоянно сталкиваются, не понимают, чему научаются, им же кажется (постигли). В 19. Не понимают, как слушают и говорят. В 114. Желающий быть понятым должен так крепко держаться за общее всем, как город за законы, и еще крепче. Законы же человеческие все питаются от единого божественного, который правит, как хочет, всему довлеет и все себе подчиняет. В 2. Нужно следовать общему, а общее - как все понимают. И хотя слово обще всем, многие живут так, как если бы имели особое понимание. В 112. Мыслить - величайший дар; мудро истинно говорить-делать, прислушиваясь к (собственной) природе-рождению. В 113. Мышление обще всем. В 116. Всем людям свойственно познавать самих себя и мыслить. В 23. Имя Дике не было бы известно, если бы она (Дике) не существовала. В 32. Единое, единственно мудрое, желает и не желает носить имя Зевса. В 75. Каким бы путем ни идти, границ души не найдешь: так глубоко ее слово. В 115. Слово души самовозрастающее. В 108. Из тех, чьи слова я слышал, никто не заходил так далеко, чтобы признать: мудрое от всего отделено.

Сохранилось также несколько фрагментов, где употреблено слово "логос" вне связи с теорией: "Дураку всякое слово в обиду" (В 87). Из них наибольший интерес представляет, пожалуй, насквозь прокомментированный Климентом В 31: "(Когда же он учит о рождении и смерти, упоминает следующее:) превращения огня - сначала море, море же наполовину земля, наполовину смерч (возможно, он говорит, что огонь под действием управляющего) слова (и бога вместе с воздухом превращается во влагу - семя космогонии - влагу же называет) морем; (из влажного же рождаются земля и небо и все между ними содержащееся. Относительно восхождения и возгорания он ясно говорит:) земля мерами растворяется в море, в то же слово, что и раньше, до рождения земли".

Из приведенных выше фрагментов можно выделить ряд общих для них мыслей; 1) слово вечно; 2) люди пользуются словом неосознанно, автоматически, "как во сне"; 3) общепонятность, общеобязательность норм языка-слова для всех; 4) связь слова (имени) и его носителя по природе-рождению; 5) слабая, подчеркнутая в основном комментаторами, но фиксируемая линия кибернетического истолкования (все исполняется, даже "рождается" по слову - В 1); 6) возможность теории слова, его изучения. Крайне важным, с нашей точки зрения, является употребление опорной аналогии с законом (В 114), из которой явствует, что не закон (номос) понимается от слова (логоса), а, напротив, слово (логос) от закона (номоса). С этим фрагментом всегда возникает путаница - слишком уж идеальные здесь условия для появления термина "логос" в значении всеобщего закона (см., например, 27, с. 104-106), но у Гераклита употреблен все-таки "номос" - закон гражданский, творение законодателя. Интересны и комментарии Климента, показывающие, насколько близок еще Гераклит (или Климент?) к традиции (В 31).

Видимо, с вводом логоса-слова связана у Гераклита и резкая переориентация с генезиса на существование, состояние: "Этот космос, один и тот же для всех, не создан ни богами, ни людьми, а есть он, был и будет вечноживым огнем, мерами возгорающим и угасающим" (В 30). Эта проблема стабильного состояния, вечного и неизменного "бытия" (всю бытийную терминологию греки производят от глагола-связки "быть"), хотя она и несколько смазана затуханиями и возгораниями, что очевидно связывает ее с традицией генетического истолкования, все же проблема новая: мифу незачем было заниматься стабильностью как таковой, она имплицитно вплеталась в картину мира через жизнь бессмертных имен-богов, предопределенность деятельности, годовую цикличность, наследственную передачу профессиональных навыков и т.д. Сама постановка проблемы стабильности у Гераклита, возможно и у ранних пифагорейцев, указывает лишь на недостаточную определенность новых оснований. Начиная с Гераклита поиски устойчивого, неизменного, эталонного, но вместе с тем и оформленного, и умопостигаемого, замкнутого на голову человека-универсала, станут едва ли не основной проблемой античной философии,

Важным этапом этих поисков была попытка элейцев закрепиться на почве формализма. Правда, у Ксенофана и даже у Парменида не совсем ясно, о каком формальном основании идет речь, о лингвистическом или монетарно-эквивалентном. Бесструктурность элейского "единого" больше напоминает область математического, а не категориального умопостижения. Но и Парменид и Зенон, во всяком случае, используют в доказательствах опору на язык-систему. Парменид говорит: "Небытия ни помыслить нельзя, ни высказать" (О природе, 4, 7-8), и даже еще более определенно: "Одно и то же мыслить и то, о чем мысль, ведь не найти тебе мысль без бытия, в котором она высказана" (там же, 8, 34-36). Это не только постулат тождества мысли и бытия, но и очевидный, опирающийся на принцип истинности имен по природе, лингвистический аргумент.