Он слышал в собственном голосе власть, убеждённость, в нём звучала цель, прояснившаяся для него, пока он копал могилу Добби. Все повернулись к нему с недоумевающими лицами.

— Я пойду умоюсь, — сказал Гарри Биллу, взглянув на свои руки, всё ещё перепачканные в грязи и крови Добби. — А потом мне надо будет с ними встретиться, прямо сейчас.

Он прошёл в маленькую кухню, к раковине, что стояла под окном, выходившим на море. Над горизонтом разгорался рассвет, перламутрово-розовый и бледно-золотой. Гарри умывался и снова повторял ход мыслей, которые пришли к нему в темноте сада…

Добби уже не сможет сказать, кто отправил его в подвал, но Гарри знал — он видел. В осколке зеркала показался пронзительно-голубой глаз, и после этого пришла помощь. В Хогвартсе всегда будет дана помощь тем, кто её попросит.

Гарри вытер руки, безразличный к красоте пейзажа за окном и к невнятному разговору в гостиной. Он взглянул на океан и почувствовал, что в это утро близок к разгадке всего, ближе, чем когда-либо прежде.

Но в шраме кололо, и он знал, что Вольдеморт тоже подходит к разгадке. Гарри и понимал, и не понимал. Инстинкт говорил ему одно, разум — совсем другое. Дамблдор в голове Гарри улыбался, наблюдая за ним поверх кончиков пальцев, сложенных вместе, как в молитве.

Вы отдали Рону светокрад… Вы понимали его… Вы дали ему возможность возвращения…

И Червехвоста вы понимали… Вы знали, что где-то глубоко в его душе скрыта частица раскаяния…

Но если вы знали их…Что вы знали обо мне, Дамблдор?

Значит, я должен знать, но не стремиться завладеть? Вы знали, как тяжело мне будет это осознавать? Именно поэтому вы сделали путь таким трудным? Чтобы у меня было время дойти до этого самому?

Гарри стоял неподвижно, взгляд его застыл, направленный туда, где над горизонтом взметнулся ослепительный, ярко-золотой луч солнца. Потом он перевёл взгляд вниз, на свои чистые руки и на миг удивился, обнаружив в них полотенце. Он положил его на место и вернулся в прихожую, и в этот миг почувствовал, что шрам яростно запульсировал, а потом в его сознании мелькнула стремительная, как отражение стрекозы на водной глади, картина: силуэт здания, слишком хорошо ему знакомого.

Билл и Флёр стояли у подножия лестницы.

— Мне надо поговорить с Рукрюком и Олливандером, — сказал Гарри.

— Ньет, — ответила Флёр. — Тебье нужно ждать, 'Арри. Оньи слишком устали…

— Извини, — проговорил он без всякого раздражения, — но это не может ждать. Мне надо поговорить с ними сейчас. С глазу на глаз, и с каждым по отдельности. Это срочно.

— Да что, чёрт возьми, происходит, Гарри? — спросил Билл. — Ты появляешься тут с мёртвым домашним эльфом и полуживым гоблином, у Гермионы такой вид, будто её пытали, а Рон просто не желает мне ничего рассказывать…

— Мы не можем тебе сказать, чем мы заняты, — твёрдо заявил Гарри. — Билл, ты же в Ордене, ты знаешь, что Дамблдор поручил нам одно дело. Нам никому больше нельзя о нём говорить.

У Флёр вырвался возглас нетерпения, но Билл не повернул головы — он пристально смотрел на Гарри. Было трудно понять, что выражает его покрытое глубокими шрамами лицо. Наконец Билл произнёс:

— Хорошо. С кем ты хочешь говорить первым?

Гарри колебался. Он знал, что зависело от этого решения. Едва ли у него осталось ещё время, решать нужно сейчас: хоркруксы или Дары?

— С Рукрюком, — произнёс Гарри. — Первым я буду говорить с Рукрюком.

Его сердце колотилось, как будто он только что бежал на короткую дистанцию и вдобавок перескочил высоченный барьер.

— Ну, тогда наверх, — сказал Билл и начал подниматься первым.

Гарри поднялся на несколько ступенек, остановился и обернулся.

— Вы мне тоже нужны! — окликнул он Рона с Гермионой, которые затаились, почти скрытые из виду, у входа в гостиную.

Оба вышли на свет, на лицах было странное облегчение.

— Ты как? — обратился Гарри к Гермионе. — Ты была необыкновенна — смогла придумать целую историю, когда она тебя так мучила…

Гермиона слабо улыбнулась, а Рон слегка прижал её к себе одной рукой.

— Гарри, что мы собираемся делать? — спросил он.

— Скоро увидишь. Идём.

Гарри, Рон и Гермиона поднялись вслед за Биллом по крутым ступеням на маленькую лестничную площадку. На неё выходили три двери.

— Сюда, — сказал Билл, открывая дверь в их с Флёр спальню. Она тоже выходила на море, которое сейчас играло золотыми искрами под восходящим солнцем. Гарри подошёл к окну, повернувшись спиной к великолепному зрелищу, и стал ждать, сложив руки на груди. В шраме покалывало. Гермиона села в кресло возле туалетного столика, Рон пристроился на подлокотнике.

Вернулся Билл, неся на руках маленького гоблина, и бережно усадил его на кровать. Рукрюк пробурчал что-то в знак благодарности, и Билл вышел, закрыв за собой дверь.

— Простите, что подняли вас с постели, — произнёс Гарри. — Как ваши ноги?

— Болят, — отозвался гоблин. — Но выздоравливают.

Он продолжал крепко сжимать меч Гриффиндора, выражение его лица было странное: агрессивное и одновременно заинтересованное. Гарри отметил желтоватую кожу гоблина, его длинные тонкие пальцы, чёрные глаза. Флёр сняла с него башмаки; его длинные ступни были грязные. Он был крупнее домашнего эльфа, но ненамного. Куполообразная голова была гораздо больше человеческой.