Если бы мы были такими коварными, как ты думал еще несколько минут назад, – продолжал Годолия, придав своему лицу искреннее выражение и встав против Иуды, – мы не стали бы предпринимать никаких мер. Пусть приходит, обращается к толпе, пусть говорит, что его плоть есть хлеб вечной жизни. И тогда он за несколько часов лишится всей той власти, на завоевание которой потратил три года. Правда, его могут побить камнями!

Иуда кивнул, и стало очевидно, что он колеблется.

– Предположим, Иисус прибегнет к хитрости и воздержится от подобных речей. Однако он все равно взбудоражит толпу и вызовет беспорядки. Иными словами, ничего не изменится. Ведь тебе, Иуда, хорошо известно, он теперь считает себя погибшим, вернее, жертвой. Иначе зачем он сравнивает себя с ягненком, которого приносят в жертву на алтаре? Повторяю: мы не можем допустить, чтобы столь героическая личность, как Мессия, подверглась осмеянию. Ни один иудей этого не допустит. Сейчас, когда ты обрел ясность мысли, ты сам понимаешь, насколько пагубна деятельность этого человека.

Иуда вновь кивнул. Но уже более убежденно.

– Очень хорошо понимаю, – хрипло сказал он.

– Ты свободен, – сказал Каиафа.

Иуда направился к двери.

– Иуда! – окликнул его Годолия.

Иуда обернулся. Годолия держал в руках кошелек.

– Чтобы собрать людей, тебе понадобятся деньги. Возьми. Тридцать серебряных динариев. Этого должно хватить.

– Это слишком много, – сказал Иуда.

– Они тебе понадобятся.

Годолия дошел вместе с Иудой до двери, сказал охранникам, что тот свободен, и плотно закрыл дверь.

– Ну, что ты думаешь? – спросил Каиафа, теребя бороду.

– Дело сделано.

– Я все спрашиваю себя, не был бы тот, другой, Фома, более искусным вербовщиком? – задумчиво произнес Каиафа.

– Неужели мы хотим погрязнуть в философских спорах относительно определения Мессии? – удивился Годолия.

– Теперь надо приготовиться к встрече с Пилатом, – сказал Каиафа.

Первосвященник встал и направился к двери, которую Годолия распахнул перед ним. Там Каиафу поджидали два левита и доктор Закона – необходимо было рассмотреть сложный случаи: вольноотпущенник, ставший богаче своего прежнего хозяина, предлагал крупную сумму, чтобы тот разрешил ему жениться на своей дочери.

– Завтра, – отрывисто бросил Каиафа, торопившийся скрыться в своих покоях.

Он так резко перебросил накидку через плечо, что золотые кисточки, украшавшие кайму, заколыхались, словно молчаливые колокола.

Когда занялся рассвет, они уже шли по дороге, ведущей в Тивериаду. Ноги нестерпимо болели, и, хотя до сих пор было довольно прохладно, безжалостное солнце начинало припекать. Они присели под уже цветущим сливовым деревом. Симон-Петр развязал узелок, собранный его женой, и разложил содержимое в тени. Хлеб, сваренные вкрутую яйца, сыр и маслины. Он, сгорая от нетерпения, чуть повернулся к Андрею. Андрей развязал свою переметную суму и вынул птицу и большой бурдюк вина, который протянул брату.

Ведь Андрей вернулся.

– Господи, Отец наш, благослови эту пищу, – произнес Иисус.

Он преломил хлеб движением, ставшим привычным для тех, кто столько раз делил с ним трапезу: сомкнув большие пальцы наверху, но не вдавливая их в хлеб, как это делали другие, Иисус делил кусок на части, энергично вращая запястьями. Симон-Петр, Андреи и Иоанн взяли по куску и задумчиво, словно пребывая в затруднении, держали хлеб в руках. После того как они взяли птицу, яйца, сыр и маслины, они снова замялись, ожидая, когда Иисус надкусит свой хлеб, и только потом вонзили зубы в свои куски. Жевали они осторожно, будто боялись, что какой-нибудь камешек попадет им на зуб.

– Симон-Петр сильно тебя ругал? – спросил Иисус у Андрея.

Андрей перестал жевать и опустил глаза.

– Да, – буркнул он.

Симон-Петр смутился.

– И что же он сказал такое, из-за чего ты переменил мнение и вновь присоединился к нам?

– Что ты Мессия, а мы не в состоянии понять все, что говорит посланец Бога, – ответил Андрей, – и что уже не в первый раз мы с трудом постигаем то, что ты говоришь. И что не следует понимать твои слова буквально. Или надо? – вдруг осмелев, спросил Андрей.

– Если ты спрашиваешь меня, должен ли ты есть мои члены, – сказал Иисус, – я отвечаю: нет.

Андрей облегченно вздохнул.

– Но слова, Андрей, говорят больше, чем слова. Хлеб – это не только размолотое и испеченное зерно. Зерно произрастает из земли, а земля есть не что иное, как огромная могила. Когда ты ешь хлеб, ты также ешь субстанцию прошлых поколений.

Андрей стал жевать еще более осторожно.

– Но ты, ты умрешь на земле или нет? – спросил он.