– Один Отец знает об этом, – ответил Иисус. – И все же я должен умереть, чтобы эта земля возродилась.

Андрей встрепенулся и судорожно схватил бурдюк. Иисус повернулся к Иоанну. Сейчас следовало обратиться к тому, кого он часто по-дружески называл «дитя», поскольку Иоанн был намного моложе других учеников. Иисус неожиданно вздрогнул, словно увидел Иоанна после долгой разлуки. Горевшие нетерпением, вопрошающие глаза Иоанна встретили его взгляд, однако Иисус не произнес ни слова. Солнечные лучи, просачивавшиеся сквозь листву, высвечивали на лице Иоанна изменения более глубокие, чем те, которые обычно происходят в период от пятнадцати до семнадцати лет. Лучи зажгли хрустальные капельки на едва пробивающейся бороде, высветили глазницы, подчеркнули тонкие линии, спускавшиеся от ноздрей к уголкам рта, – одним словом, открыли решительное лицо, на котором не было и следа неуверенности, что размывала черты стольких лиц. Суровое лицо, будто выточенное. Растерявшийся Иисус вздохнул. Даже если бы ушли все ученики, Иоанн остался бы. А когда Иисуса не станет, Иоанн будет неуклонно и фанатично продолжать вести себя так, словно его учитель находится подле него.

«Ессеи без колебаний приняли бы его», – подумал Иисус.

Иоанн принадлежал к той же породе людей, что и Иоканаан Иоанн покраснел.

– Ты оцениваешь меня? – чуть слышно произнес он.

– Да, – ответил Иисус. – Ты получил благословение.

Иоанн отвел взгляд. Через несколько секунд он сказал:

– Он, я хочу сказать Иаков, вернется, не переживай.

– Как ты это можешь знать?

– Но иначе не может быть.

– Мне хотелось бы, чтобы он вернулся, потому что Он этого хочет, – сказал Иисус. – Не всем легко отдавать себя. Мы плоть и кровь, а отдавать себя, плоть и кровь, Отцу – трудно.

Иисус заморгал. Это напоминало завещание Иоканаана.

– Только через плоть!

– Я что-нибудь не так сказал?

– Нет. Ты получилблагословение.

– Ты не слушал мое сердце и нутро.

– Слушал.

– А остальные?

– Каждому – свое.

Иисус встал и направился в луга. Ученики последовали за ним, а затем все они вновь побрели по дороге. В сумерках они добрались до Тивериады. Почти сразу же вокруг них образовалась плотная толпа. Иисуса радостно приветствовали.

– Вот Мессия, слушайте его! – кричала какая-то женщина.

К Иисусу обратился мужчина:

– Куда ты идешь, Сын Человеческий?

Когда люди узнали, что Иисус идет в Иерусалим, они запротестовали.

– Разве пастух бросает своих овец из-за боязни волков. спросил Иисус. – Я знаю своих овец, а мои овцы знают меня, как я знаю Отца и как Отец меня знает. Я отдам жизнь за своих овец.

Люди подняли факелы высоко над головой, чтобы лучше разглядеть Иисуса в сгущавшейся мгле. Вдруг Иисус кого-то узнал в толпе.

– Это ты, Фома? – крикнул он.

Фома отделился от толпы и подошел к Иисусу.

– Вот и я, учитель!

Казалось, Фома готов расплакаться. Выглядел он уставшим.

– Ты богат умом, Фома, то есть ты беден, поскольку одного ума маловато. Только сердце дарит мудрость.

– Я с тобой, учитель.

– Что заставило тебя изменить мнение? – спросил Иисус.

– В первый раз или сейчас? – ответил вопросом на вопрос Фома.

Иисус не смог сдержать смех. Фома тоже рассмеялся. Толпа оцепенела. Значит, Мессия может шутить?

– Ах ты, старая обезьяна! – сказал Иисус.

– Ты рассмешил Мессию? – спрашивали у Фомы люди, удивленные и одновременно раздосадованные этим.

Даже Симон-Петр и Андрей были потрясены весельем, о причине которого они даже не догадывались. Только Иоанн улыбался, поскольку все понял.

– Значит, греки отправили тебя восвояси? – спросил Симон-Петр.

– Чума на голову этим грекам! – воскликнул Фома. – Они смеются слишком редко.

– Возможно, это ты смеешься слишком часто, – возразил Симон-Петр.

– А ты слишком редко, – сказал Фома. – Сам Господь смеется. Так кто ты такой, чтобы все время быть хмурым?

– Господь смеется?! – возмутился Симон-Петр.

– Какое богохульство! – воскликнул Андрей.

– О чем говорят эти люди? – спросил зевака.

– Говорю тебе, Симон-Петр, печальное лицо не доведет тебя до добра! – сказал Фома.

– Разве Господь смеется? – спросил у Иисуса молодой человек, стоявший в толпе.

– Если Господь может гневаться, почему же Он не может смеяться? – ответил Иисус.

– Но над чем же Господь может смеяться? – не унимался молодой человек.

– Над абсурдностью жизни, – ответил Иисус.

– Но почему Он над этим не плачет? – спросил старик.

– А почему вы представляете себе Господа как яростную или печальную силу? – стал рассуждать Иисус. – Почему вы полагаете, что он отдал смех в исключительное пользование человечеству? разве собаки смеются? Или крокодилы? Или львы? Или рыбы? Если человек есть отражение Господа на земле, разве это не означает, что Господь тоже умеет смеяться?