Ночью Алонсо не торопился лечь, боялся, что из-за волнения не сможет заснуть. Чтобы утомить себя, он долго сидел над рукописью, вооружившись словарем Небрихи и выбрав в тексте фрагмент, в котором ему до сих пор никак не удавалось разбить сплошной поток букв пробелами и снабдить их недостающими огласовками так, чтобы получилось нечто осмысленное.

На этот раз — в чем помог именно словарь — Алонсо сумел в нескольких местах заметить повторяющееся сочетание, которое он истолковал как «замедленный ум» или «замедленное мышление». Но к чему это относилось, оставалось неясным.

Наконец глаза стали слипаться, и Алонсо лег в постель, стараясь погасить нарастающее возбуждение перед предстоящими опытами.

Ему приснился яркий и длинный сон, который, однако, не был «сказочным», поэтому Алонсо не знал, что все это ему снится. В результате он даже не вспомнил о возможности воздействия на сюжет сновидения. Когда он проснулся, было еще темно. Алонсо чуть было не вскочил, чтобы выпить воды, но вспомнил про вторую памятьи застыл в том положении, в котором находился, лежа на правом боку, не шевелясь, почти не дыша, чтобы не расплескать неосторожным движением остатков сновидческого настроя.

Он представил себе, что смотрит в зрительную трубку, направляя ее на фрагмент рукописи, над которым корпел в реальности. Сначала воображаемые буквы расплывались и уползали, подобно тонким черным муравьям, и Алонсо стал прикручивать две части трубки, словно фокусируя ее на желанном объекте. Вскоре он забыл про трубку, погрузившись в изучение текста. И довольно быстро увидел то, что прежде ускользало от его внимания. «Ну конечно!» — вскрикнул бы он от радости, если бы у него было хоть малейшее желание издавать звуки. Но такого желания не было — Алонсо опять, как накануне, пребывал в ясном, сконцентрированном и незамутненном состоянии.

Несколько повторяющихся сочетаний букв стали вдруг понятными, благодаря чему Алонсо вскоре удалось полностью расшифровать весь фрагмент. Он сбросил с себя сон, вскочил и быстро открыл рукопись. Убедившись, что вторая памятьни в чем не исказила текста, Алонсо поскорее записал его перевод:

«Следует обратить внимание на важность замедления ума. Явь можно уподобить очень неторопливому и вязкому сну. Для воздействия на такой сон необходимо либо ускорить его, либо замедлить собственные мысли. Поскольку наше видение в каждый данный момент уже сформировано, ускорить его чрезвычайно трудно. Орбинавту целесообразно действовать вторым способом, то есть замедлить собственный ум с помощью описанных ниже медитаций. Развивать эту способность желательно в бодрствующем состоянии, ввиду того что скорость перемен в сновидениях слишком высока для подобного упражнения ума».

Так вот оно что! Вот почему мастерства управления снами недостаточно для воздействия на явь. Оказывается, необходимо не только постоянно осознавать сходство реальности и сна, но и владеть загадочным умением «замедлять» мышление. Что именно подразумевалось под этим словом, Алонсо мог пока только гадать. Но он надеялся, что при дальнейшей расшифровке текста придет ясность и по этому поводу.

Итак, проделанный эксперимент оказался удачным и подтвердил предположение Консуэло о том, что вторая памятьхранит не только сны, но и воспоминания из реальной жизни. Изучение текста через вторую памятьоказалось более плодотворным, чем в обычном бодрствующем состоянии.

Через несколько дней Алонсо прибыл в Кордову и рассказал о своем открытии деду и матери.

— Несколько лет назад я, кажется, чуть было не обнаружила то же самое, — рассказала Сеферина. — Я тогда заметила, что если после пробуждения еще какое-то время лежать с закрытыми глазами, стараясь не менять положения тела, и вспоминать все подробности только что увиденного сна, то можно вспомнить еще несколько снов на ту же тему. Причем при этом вспоминались и недавние, и давние сновидения — даже такие, которые я видела много лет назад.

— Мне кажется, это и есть вторая память! — воскликнул Алонсо, с уважением глядя на мать.

— Это были просто воспоминания, — возразила Сеферина, — тусклые, наполовину стертые воспоминания. В них не было яркости настоящего переживания.

Когда Алонсо и дед остались наедине, Алонсо задумчиво проговорил:

— Как ты думаешь, если бы ты был орбинавтом, ты мог бы помолодеть?

— Я ведь не знаю, как именно действия орбинавта воздействуют на его тело. — На лице Ибрагима мелькнула улыбка, отчего морщинки вокруг глаз стали еще глубже. — Может быть, никак. В тексте мы ничего на эту тему не читали.

— Какая странная мысль! — поразился Алонсо. — Я вовсе не это имел в виду. Значит, ты допускаешь такую возможность, что изменение реальности орбинавтом как-то сказывается на его теле, независимо от того, что именно и ради чего он меняет? То есть, скажем, ему не понравилось красное вино, и он перешел в такой виток реальности, где он выпил не красное, а белое, а при этом в его теле что-то произошло просто из-за самого перехода? Я-то спрашивал об орбинавте, целью которого является как раз предотвращение старения, а не выбор вина.