Борца, однако, с упорством маньяка вновь и вновь повторял опыты, до бесконечности варьируя рабочее вещество. Он знал, что подобным терпением, бесценным качеством экспериментатора, обладали и Эдисон, и Фарадей, и Попов, и вообще все великие изобретатели - от древности до наших дней.

А чем он, Борца, хуже их?.. Тем, что он еще не признан? Но разве те, другие, сразу были признаны?

Прилетев на дачу, Борца наскоро перекусывал и облачался в домашнюю одежду, затем спускался в подвал, к своей установке. Он колдовал, он священнодействовал: варьировал электромагнитные поля, смешивал в различных пропорциях разные вещества. Мельчайшие частицы этих веществ, повинуясь воздействию силовых полей машины синтеза, должны были послушно выстроиться в ряды, образовав модель объекта, которую жаждал получить Борца.

Жажда, однако, оставалась пока неутоленной.

Борца возился, бывало, ночи напролет, взбадривая себя то соком трабо, то - изредка - чашечкой крепчайшего кофе, и непрерывно что-нибудь мурлыкал под нос.

Набор исполняемых песен был у Борцы особый: он признавал только песни собственного сочинения. Иногда - в крайнем случае - он к известному тексту придумывал свою мелодию.

Чужой музыки для Борцы не существовало.

Нельзя сказать, что сочиненные им мелодии отличались высокими достоинствами - во всяком случае, упомянутых достоинств не находили ни старые друзья Борцы, ни Зарика. Однако в том, что касается исполнения собственных песен, Борца был тверд как скала. Даже к "Балладе о вине", любимой поэтической вещи Федора Икарова, Борца умудрился придумать свою мелодию и частенько напевал, ковыряясь в развороченном чреве машины синтеза:

Вино, как человек, имеет сроки

Играть, бродить, янтарно созревать.

Год выдержки - и золотые токи

Веселый нрав начнут приобретать...

В отличие от музыки, его собственный стихотворный опус о звезде, которую "распирает лава идей", и о "немыслимом Фарадее", который ставит грандиозные космические опыты, браня своих подручных, был высоко оценен Зарикой. И Борца тут же, что называется, не сходя с места, положил это стихотворение на музыку.

И хотя Зарика демонстративно затыкала уши, едва Борца начинал исполнять свежеиспеченную песню, он не исключал и отнюдь не собирался исключать эту песню из своего "репертуара".

Не проходящее увлечение Борцы машиной синтеза доставляло ему немало хлопот и огорчений: аппарат не ладился, капризничал, не желал включаться. Борца, однако, не терял надежды. Характер у него был кремневый, под стать характеру Зарики.

С Зарикой они каждый день общались по биосвязи. Борца рассказывал о своей работе, о новых кораблях, возвратившихся на Землю, делился огорчениями, связанными с машиной синтеза, одиночеством и тоской. Зарика хвасталась научными успехами - они и впрямь были удивительны.

У Зарики выявился прирожденный талант биолога. Живая клетка была для нее открытой книгой.

Борца не раз порывался прилететь к Зарике на биостанцию, посетить Ласточкино гнездо, но девушка не разрешала этого:

– Понимаешь, у меня здесь налаживается работа. Кажется, начинает что-то получаться.

– Я тебе не помешаю. Поговорим немного, побродим у моря - и я улечу. Думаешь, от работы отвлеку?

– Не в том дело. Борца...
– Биосвязь была еще несовершенной, голос Зарики дрожал и прерывался.
– Я боюсь, что едва только увижу тебя в Ласточкином гнезде - и вся моя работа полетит вверх тормашками.

– Где же мы встретимся?

– Где угодно.

– В таком случае предлагаю встретиться у меня, за городом. Организуем лыжную прогулку.

– Хорошо, - соглашалась Зарика.

Но Борца чувствовал, что мысли ее витают вдали от лыж, что Зарика продолжает размышлять о своих биологических экспериментах.

– Не откладывай.

– Мне необходимо завершить опыт. Если я его прерву, все погибнет. Придется начинать сначала.

– Сколько тебе для этого потребуется времени?
– спрашивал Борца, предчувствуя худшее.

– Думаю, недельки полторы-две, - невинным тоном отвечала Зарика.

– Но ведь к тому времени наступит весна!
– с отчаянием восклицал Борца.
– Снег осядет, какие тогда лыжные прогулки, скажи, пожалуйста?

Но Зарика оставалась неумолимой: вне биостанции она себя не мыслила.

Каждодневные переговоры Борцы и Зарики всегда, таким образом, заходили в тупик. Кончался один эксперимент, тут же начинался другой - у Зарики всегда находился веский довод, чтобы отказаться от лыжной вылазки.

– Ты променяла меня на свои вирусы, - заявил ей однажды Борца.

– Ну миленький, ну подари мне еще денька три-четыре!
– взмолилась Зарика.

– В последний раз?

Зарика рассмеялась:

– В предпоследний!

Снова и снова увлекаясь все больше и больше, она с восторгом рассказывала Борце о биостанции, о замечательных людях, которые там трудятся, о лаборатории, которую ей недавно выделили, и о том, насколько перспективна и многообещающа ее новая работа. Зарика мечтала синтезировать универсальную вакцину, пригодную на случай неведомой болезни, могущей вдруг поразить человечество. На биостанции в этом отношении были богатые традиции: именно здесь изобрели противоядие, которое в сочетании с невесомостью спасло Борцу, Зарику и других...