— Доброе утро!

Личико у нее было, я вам

скажу, то еще! Глаза красные от слез и тревожного сна, под ними — синие мешки.

Губки лиловые, как у мертвеца, да еще и подергиваются. Волосы все еще влажные, а в них хвоя и камушки… Щеки распухли, и нос, как у пьянчужки. Ну просто

внучка Бабы-Яги!

— Привет! — бодро

отозвался я и хохотнул, глядя на ее прикольный вид.

— Ты чего?! —

непонимающе проскрипела девчонка, постукивая зубами.

Я не ответил, а спросил:

— Что, прохладненько?

— Угу, — кивнула она и,

подойдя к молочному морю, стала тоже разглядывать фантастическую панораму.

— А я вот, как царь

Кощей, над златом чахну! — сказал я. — Добра много, а толку мало! Эх, цивилизация XXI века! А вот против какой-то воды ничего не устояло. И

просушить-то негде…

Девчонка скрылась в

тумане. Зашуршал камень, покатившийся к подножию горы.

— Эй! Ты там

поосторожней! — крикнул я. — Не забывай, мы ведь не на дне морском, а на горе, как орлы, сидим!

Я встал и опять

энергично размялся. В пещерку стали проникать комары и противно повизгивать над

головой.

— Только вас тут еще не

хватало! — сплюнул я и надул большой пузырь из резинки.

Тот лопнул неудачно и

залепил весь нос.

— Что это вы все на меня

сегодня взъелись? Мне домой надо, под жаркое солнце Египта, а не тут коченеть, в этой дурацкой щели, как в тесном саркофаге.

Вернувшись, Пашка

присела рядом и тоже стала рыться в своих кармашках, выкладывая свое добро

рядом с моим. И вскоре на нашем импровизированном лотке появились еще

зеркальце, кружевной носовой платочек с вышитой в уголке буквой «П», наполовину

сгоревшая церковная свечка, какой-то сложенный в несколько раз черный пояс, исписанный желтыми малопонятными словами (Пашка назвала его «Живые помощи», а

почему

«живые», я тогда так и не понял) и замурованные в целлофан очень маленькие, как

к пиву, ржаные сухарики, которые девчонка, видимо, приобрела в лесном

монастыре. Вот и все девичье богатство. Правда, и у нее тоже был крестик на

груди (хоть и не серебряный, а совсем простецкий) да еще два зеленых колечка

для волос, удерживающие ее косички.

— Давай съедим по

сухарику! — предложила девчонка.

— С большим

удовольствием! — оживился я и, сплюнув ставшую уже горькой резинку, взял

ножичек и надрезал им целлофановый пакетик с хрустиками.

Похоже, эти сухари были

единственным, чего не коснулась вчера вода. Пашка дала мне всего один маленький

кусочек, который я тут же и проглотил, звонко хрустнув на всю пещеру. А

девчонка сначала что-то прошептала, потом перекрестилась и положила сухарик в

рот.

— А еще можно? — спросил

я. — Вкусные! Правда, без перчика… Я с паприкой люблю.

— Нет, это же не еда! А

священные хлебцы! Их употребляют только или утром, натощак, или в случае

какой-нибудь болезни… И то с благоговением и трепетом…

— Жаль! — вздохнул я и

погладил, успокаивая, свой урчащий от голода животик. — Скорей бы выглянуло

солнце! Просушить бы все… А то, если окислятся контакты в мобильнике, нам

тогда не созвониться с людьми, и спасатели неизвестно как скоро нас отыщут…

— Ты думаешь, нас уже

ищут? — спросила Пашка.

— Конечно! Тетя Клава

поднимет на уши весь Урал! Правда, конечно, видишь, какая погодка… Но как

разъяснится, так сразу и пойдут! Это уж точно!

— А они знают, где мы?

— Вряд ли… Не знаю,

сколько мы проплыли по этой реке… Боюсь, что порядочно… А нас начнут искать

с паромной переправы, считая, что мы вернулись на берег. Ну, ничего, рано или

поздно доберутся! У них же и вертолеты есть! Мне бы вот только домой звякнуть!

Эх, в Египте-то бы сейчас уже через минуту все было бы в полном порядке!

Слушай, Паш, а ты была в Египте? — я взял зеркальце и расческу и не спеша

причесал свои начинающие уже отрастать волосы.

— Смеешься?! — хмыкнула

девчонка. — Я в Москве-то всего два раза была… Да вот в это путешествие

съездила с тетей Зоей… А ты был?