причудливой лохматой бахромой. А снизу эти стволы были еще крепки, и я, немного

поразмыслив, смекнул, что из этих низверженных исполинов выйдет для нас

неплохая ночлежка. Если поработать ножом и руками, выйдут неплохие природные

гамаки, правда, не раскачивающиеся, но зато висящие над землей.

— Остановимся здесь! —

предложил я, вынимая нож из кармана бриджей.

— А что так?! —

удивилась Пашка, озираясь по сторонам. Это место ей, видно, не очень-то и

понравилось. — Может, еще пройдем? Вдруг лес уже кончается! — попыталась она

меня переубедить.

— Вряд ли он

кончается… а ночь-то вот, сдается мне, кажется, уже начинается. Смотри, туман

потянул по низинам, и уже в десяти метрах плохо видно. Пора к Берендею на

ночлег проситься!

— Да где же мы тут

заночуем?! — оглядывалась девчонка. — Прямо на земле, что ли?! А я, знаешь, кажется, гадюку видела — вон там на коряге лежала…

— Зачем на земле? Над

землей поспим! Короче, ты давай пока займись костерком, а я нам кроватки

приготовлю.

Девчонка ничего толком

не поняла, но пошла собирать хворост, то и дело оглядываясь на меня.

— Смотри, не схвати там

случайно свою гадюку! — предупредил я, улыбаясь, и полез на сосну.

Стволы были толстенные,

наверно, до метра шириной. Поднявшись над землей метра на два, я устроился

поудобнее

и принялся кромсать податливую плоть мертвого дерева. Куски летели вниз

сплошным потоком, и Пашка, все еще не понимая моих намерений, частенько за мной

подглядывала. А план мой был прост: продолбить в соснах углубления по длине и

ширине наших тел, потом выстлать эти ниши мхом да лапкой и пожалуйста — готовы

спальные мешки! Наверху все же безопаснее, чем на земле, не всякая еще гадюка

сюда сунется, да и от всякого мелкого и крупного зверья будем подальше. Сверху

и оборону держать удобнее, да и воздух тут немного почище, и нет сквозняков!

Так себя подбадривал я и увлеченно работал. Когда в лесу стало совсем темно, а

Пашка развела уже костерок, я, наконец, закончил свою оказавшуюся нелегкой

работу. Утер пот, отряхнулся от трухи, полюбовался малость своим творением.

Потом примерил свою «кроватку». Для моей комплекции оказалось несколько

тесновато, но на одном боку лежать можно было спокойно. Зато ночью не будешь

вертеться во сне и не выпадешь из гнезда! А если лечь на спину, то будешь как

фараон

Эхнатон в саркофаге. Зато тепло, сухо и мухи, то есть комары, не кусают!

Я спустился на землю.

Было бы неплохо подкрепиться! Этот толстопятый Михайло Потапыч испортил нам

весь малиновый обед. Не дай Бог, если он еще и сюда забредет! В сказочном лесу, как и положено, стало не только темно и прохладно, но и страшновато! Начали

раздаваться резкие тревожащие звуки: то что-то щелкнет, то треснет, то кто-то

хохотнет, то застонет, то провоет… Короче, фильм ужасов — да и только!

Захотелось поскорее подняться наверх. И тут у подножия упавших сосен я вдруг

обнаружил несколько грибов, похожих на сыроежки. Срезал их, понюхал. Вроде, приятный дух! Я нанизал их на прутик и стал жарить. Пашка, протягивавшая к огню

свои ладони, с большим изумлением поглядела на меня. Спросила: — Жор, а они съедобны?

— Еще бы! — весело

отозвался я.

— Ты уверен?

— Все грибы съедобны,

надо лишь их как следует приготовить! Ты будешь есть?

— Нет, спасибо, что-то

не хочется… — как-то печально улыбнулась девчонка, хотя наверняка проглотила

слюнки.

Грибы жарились и пахли,

в целом, неплохо. Через несколько минут Паша опять спросила: — Ты что, серьезно

будешь их есть?

— А что?

— Это же поганки!

— А ты знаешь?

— Не уверена, конечно,

но среди съедобных мне такие неизвестны.

— У вас в Мещере такие

не растут. Это гриб «уральский следопыт» — помесь груздя с сыроежкой. Отменный

вкус! — пошутил я и понял, что будь они хоть трижды мухоморами, я все равно их