и страшно обрадовались. Они поспешно провели Пятницу к тому месту, где стояли

каменные языческие божества. Параскева пока шла, беспрерывно молилась Господу, а потом вскрикнула, обращаясь к этим огромным истуканам: «Господь мой Иисус

Христос приказывает вам — падите на землю и превратитесь в прах!» Идолы тут же

стали рассыпаться. Язычники в ужасе кинулись прочь из своего храма, вопя от

страха: «Велик, велик Бог христианский!»

— Круто! — улыбнулся я.

— Молодец, Пятница! И что же начальник?

Пашка убрала упавшую на

ее лицо прядь волос и снова вздохнула:

— Он опять приказал

пытать девушку. Ее вновь раздели и стали жечь тело свечами. Но Параскева не

издала

ни одного стона и не стала молить о пощаде. Однако, мучения становились просто

невыносимыми, и тогда она начала просить Господа об избавлении от истязателей.

На ее зов сразу же прибыл Ангел небесный. Он коснулся свечей, и огонь их стал

таким великим, что истребил многих мучителей.

— Здорово! Так им и

надо! Пусть сами поджарятся, будут знать, как других мучить! — это я опять

встрял в рассказ.

— Все это произошло на

глазах собравшейся толпы. Христиане еще более укрепились в вере, часть

язычников обратилась к Иисусу Христу, а самые лютые и непокорные злодеи стали

требовать от начальника, чтобы он велел умертвить непокорную девушку. Волнения

в народе стали нарастать. Судья испугался бунта. Он был растерян от своего

бессилия перед лицом истинной веры Христовой, так как не смог победить даже

юной хрупкой девчонки. В панике военачальник приказал убить узницу. В тот

момент, когда Параскеве отсекли голову, некоторые из христиан услышали голос с

небес: «Радуйтесь, праведники, так как венчается мученица Параскева!» Позже они

с благоговением схоронили тело святой Пятницы… Такая вот история.

— Да, Паша, хорошая у

тебя покровительница! — сказал я. — А о моем Георгии ты что-нибудь знаешь?

— Конечно! — живо

отозвалась Прасковья, осматривая изжарившиеся грибы. — У них с Параскевой много

общего. Хотя бы то, что они пострадали за нашу веру православную и стали

великомучениками!

— Завтра расскажешь?

— Хорошо! — согласилась

Пашка и, виновато улыбнувшись, добавила. — А теперь давай поужинаем! Есть так

хочется…

— Да, ты права! —

оживился я и тоже поглядел на свой прут-шампур. — А грибочки-то классные

получились! Какой запах! М-м-м!

— Это, наверно, от того,

что мы не пустословили, когда их приготовляли! — улыбнулась девчонка, пересаживаясь на другой пенек подальше от огня. — Да, так здорово пахнут!

Никогда еще таких не ела!

Мы ужинали молча и с

большим аппетитом. Обжигались, дули на грибы, вдыхали их чудесные ароматы, от

которых сладко кружилась голова. И мне почему-то все казалось, что где-то рядом

за кустами стоит прекрасная Пятница и смотрит на нас, улыбаясь и благословляя

своей изящной ручкой. От этого на душе становилось как-то тепло и радостно.

Хотелось и плакать, и смеяться одновременно. А порой, взглядывая через

сиреневую дымку затухающего костра на свою спутницу, я представлял, будто она

не кто иная, как сама Параскева: такая добрая, красивая, неунывающая… И я в

те мгновения давал себе зарок: стараться больше никогда не обижать эту девчонку

ни словом, ни делом…

Мы плотно поужинали.

Впервые за двое суток! Жаль только запить было нечем… вблизи костра было

тепло и весело. Мы точно отгородились им от всего тревожного мира, нас

окружающего, как гоголевский Хома Брут обезопасил себя кругом от адской

нечисти. Невысокое пламя освещало лишь поляну, а что творилось за ее пределами

в глухой чаще — нам уже было неведомо. Комары, боясь дыма, нас совсем не

донимали. Я предложил спать по очереди, чтобы не погасить костра и держать

ситуацию под контролем. Пашка согласилась. Видя, как она уже почти засыпает, я

предложил ей лечь первой. Девчонка с удовольствием устроилась на лежанке, прислонившись спиной к толстому стволу поваленной сосны. Я прикрыл ее ветками и

уселся на дежурство. Мой ночной дозор длился долго. Видя, как сладко спит моя

утомленная спутница, я так ни разу и не решился ее разбудить. За эту короткую