Скребнуло на душе у Федора, привык он к мирной жизни, но не подал вида, ответил бодро:

– Приведу в полном составе, а сам явлюсь в новом вооружении. Слышал я, в Переяславле оружейник знатный объявился. Из Южной Руси прибыл. Панцири делает красивыми и прочными.

– Это как ему удается?

– Знать, секрет какой-то от отцов и дедов достался. Может, и для тебя заказать?

– Надо ехать на примерку, а со временем сам знаешь как у князей… Подумаю, может, решусь.

Сделав нужные распоряжения по подготовке к походу, Федор отправился в Переяславль. Мастера он застал в кузнице, тот корпел над отделкой меча. По лезвию наносился красивый узор: извиваясь, змея нацеливалась на добычу, которая, как видно, пряталась за пределами острия меча.

– Выбирай, боярин, какой панцирь по душе. Могу сделать крепкий и надежный, но с виду будет не очень красив. Могу предложить такой, что все заглядятся на него, но к бою не очень приспособленный, – в нем под стягом стоять, своих и чужих изумлять. А есть и красивый, и прочный на удар, но только стоить будет дороже.

– Я бы хотел взять именно такой. Как же он делается?

– Из двойного листа. Такие и другие мастера куют. Только листы у них толстые и панцири тяжелые, в бою в них неловко. А я знаю секрет, что будешь сражаться и не почувствуешь гнета.

– Сговорились. О цене не спрашиваю, заплачу любую.

От мастера отправился Федор к воеводе Добрану. Знал он его давно. Выбился человек из простых десятских на видную должность не через содействие знатного человека и не через богатство, а только благодаря способностям своим. Умело управлял городишком Клещино, а потом Юрий Долгорукий перевел его в Переяславль. И здесь воевода оставался на хорошем счету. Не воровал и не мздоимствовал, был в почете у горожан, жил в достатке, но скромно.

Добран принял его приветливо, посадил в передний угол, велел подать угощение. Говорили о делах насущных: урожае, надое коров, поголовье овец.

– Для тебя это родное, кровное, – рассуждал Добран. – А я пекусь о доходах горожан. Надо для них и новые делянки лугов в лесах отыскать и поделить их так, чтобы обиды не было. К тому же люди требуют выжигать лес близ города, а мне не хотелось бы пустоши иметь потом, поля заброшенные. Ведь проходит пять-шесть лет после истребления леса, земля родить перестает, крестьянин на другое место перебирается, заросли кустарника образуются. Ни урожая, ни грибов, ни ягод…

В это время в горницу вошла девушка с блюдом в руках. Федор едва рот не открыл, увидав такую красавицу. Все в ней было очаровательно: и лицо, и стан, и легкие, неуловимые движения. Она поставила перед ними отварную баранину, взглянула ему в глаза и произнесла приветливым голосом:

– Ешь, боярин, на здоровье.

Взгляд ее голубых глаз и ласковая речь совершенно очаровали Федора. Он вдруг почувствовал себя молодым и юным, способным на разные глупости. И едва девушка скрылась за дверью, спросил Добрана:

– Кто эта прелестница?

– Моя дочь, – не без гордости ответил воевода. – Моя Верхуслава.

– И как я ее в прежние приезды не замечал…

– Она всегда была скромницей, людей сторонилась. А теперь вот вымахала в завидную невесту!

– И много женихов к ней сватаются?

– Много, – просто ответил Добран. – Только я не неволю и без ее согласия замуж не отдам.

– Ох, воевода, я бы за нее половину своего имения не пожалел! – Федор и сам не заметил, как его понесло. – Пришлась она по сердцу, ночами теперь спать не буду. Сроду такой красавицы не видел!

– Не ты первый такие слова говоришь, – спокойно ответил Добран. – Я уж привык. Коли по нраву пришлась, скажи ей открыто. Только не забывай про свои годки: в отцы ей годишься! Как она взглянет на это?

– Запамятовал я и про возраст свой, и про жизнь свою прошлую. Поможешь, воевода, уговорить ее замуж за меня пойти, отпишу на твое имя пять деревень по реке Клязьме!

– Не по обычаю получается, – усмехнулся Добран. – Это я тебе приданое с дочерью готовить должен, а не наоборот.

– А мы поступим, как в древние языческие времена, когда жених дарил семье невесты вено. Только не корову или овец обещаю, а деревни вместе с землями и мужиками!

– Мой ответ тот же: будет согласие Верхуславы, я возражать не буду.

Сорвался Федор с места, выбежал из терема, вскочил на коня и понесся галопом в Суздаль. Там на рынке накупил всяких драгоценностей и сладостей заморских и, нигде не задерживаясь, вернулся в Переяславль. «Задарю Верхуславу, всего ей на будущую жизнь наобещаю. Не может она устоять против моих соблазнов. А Добран уже сдался наполовину, деревни мои ему глаза застили. Кому не захочется под старость безбедно и беззаботно пожить? А надо будет, и все десять селений выделю!» – поражаясь своей щедрости, думал он.