— Проветрить нужно было.

— Ты, Демкин, мыслитель. Только бы очухаться да боксерские перчатки надеть. Эх и достанется тебе! Какой же ты, к черту, дежурный наблюдатель? Ворон ловил? А теперь скажут, что полуавтомат Харламова не пригоден для работы внутри резервуаров.

— Не скажут. Комиссия составила подробный протокол о результатах испытаний и отослала в Москву. Наш Харламов на коне, а мы — при деньгах. Я тебе вот подарок принес.

Он кладет на подушку маленького деревянного осла-попрыгунчика.

— Спасибо, Демкин. Слушай, а на кого похож этот осел?

Демкин становится непривычно грустным, задумчивым.

— А ведь и взаправду я осел? Объясни, бригадир: почему со мной всегда что-нибудь случается?

— Случилось-то пока со мной, а ты жив-здоров.

— Скурлатова грозилась выгнать вообще: мол, не оправдал доверия и так далее.

— Не выгонит. Возьму вину на себя.

— Да не боюсь я Скурлатовой. Перед ребятами стыдно. Как я прозевал? Хорошо, ты электрод выронил, и он отлетел в сторону. Я тогда и заметил. А то бы тебе совсем каюк.

— Нужно радоваться тому, что есть.

— Шибанов назвал меня сукиным сыном. «Если, говорит, бригадир не оклемается, отдам тебя, сукина сына, под суд, чтобы по всей строгости закона».

— Будем считать, что всего этого не было. Докладывай, что там в бригаде…

Приходит Скурлатова. Белый халат ей очень идет. И чувствуется, что она знает об этом. Губы и щеки ее ярки без косметики, вся она яркая, цветущая.

— Как вы себя чувствуете?

— Пью кофе. Как на Пер-Лашез.

— Все такой же. А я перепугалась насмерть. Пришлось писать докладную в трест. Кстати, ваш дружок Харламов пошел в гору. Вот полюбуйтесь! Цветной портрет в журнале. Можете ликовать.

— Да, я тут лежу и ликую. Изобретите теперь вы что-нибудь. Люблю встречать портреты знакомых на страницах столичной прессы.

Но Юлия Александровна настроена отнюдь не шутливо. Если бы я даже лежал на смертном одре, она все равно задала бы вопрос, ради которого пришла сюда.

— Я хочу знать: с Леночкой у вас серьезно или попросту кружите ей голову?

И это так, сразу, без всяких переходов от производственной темы.

Ее красивое лицо становится некрасивым. Сейчас она выглядит намного старше своих тридцати двух лет.

— Я спрашиваю не ради праздного интереса. Она моя приемная дочь. Харламов сделал ей предложение. Он написал мне письмо, где все объяснил. И Лене написал. А ей взбрело в голову, что она влюблена в вас.

— Вы предлагаете ей выйти за Харламова?

— Я ничего не предлагаю. Она совершеннолетняя и вправе сама устраивать свою судьбу.

— Так чего же вы хотите?

— Не так давно вы объяснялись в любви мне. Слава богу, я не поверила. Теперь задуряете мозги девчонке. Странное донжуанство. Что, на нашей семье свет клином сошелся? Что за путаницу делаете вы из своей жизни? Да и неприлично все это: сперва сватался к матушке, а потом — к дочери. Не воображайте: я на вас не претендую. Но не хотелось бы иметь такого зятя. Вы несерьезный, взбалмошный человек. Что вы можете дать ей? И, кроме того, не совсем этично, пользуясь отсутствием товарища…

— Вы разговаривали на эту тему с Леной? И приводили эти самые доводы?

— Да.

— И что она?

— Вы сумели заморочить ей голову. Она и слушать не хочет.

— А вы думаете, я хочу? Я угорелый, и мне такие разговоры противопоказаны.

— Ничего с вами не случится.

— Я врачу пожалуюсь.

— Ну и жалуйтесь. Трусливая манера прятать голову в кусты. Оставьте Лену в покое!

— А если не оставлю?

— Тогда будете иметь дело со мной. Я не позволю обманывать девочку, мою дочь.

— Она вам не дочь. Вы никогда не были ей матерью и сами прекрасно это знаете. Не советую вмешиваться в жизнь Лены. Пусть выбирает сама.

Еще долго после ее ухода злой петух клюет меня в висок. Никогда не думал, что может так болеть голова… Я несерьезная личность, бесперспективный женишок. Что я могу Лене дать?.. А что ей нужно? Ей нужен я, и пусть Харламов катится со своими изобретениями и жизненными благами к чертовой бабушке!

Леночка входит бесшумно, присаживается к койке, кладет прохладную руку на мой лоб.