— Что ж ты говоришь! — Ангелина Ивановна в ужасе прикрыла лицо руками. — Как это на Соловки? У нас что же, умных людей нет, писателей, поэтов? Чайковский, Достоевский, Чехов! А Патриарх? С ним же сам президент встречается, благословение берет.

 — Это политика, — Василий Петрович с силой ударил правым кулаком по левой ладони, — да и вообще, наш президент с кем угодно готов облобызаться, не то, что с Патриархом. У нас, в конце концов, церковь отделена от государства. Пускай у себя там учат, — он указал в сторону Больших Рос, — а мы туда ни ногой! Мы еще посмотрим, какие статьи у них на лбу написаны, — Василий Петрович погрозил в окно кулаком, — пойдут у меня по этапу! — он резко повернулся и вышел из комнаты. На ходу задел рукой лежащую на маленьком столике книгу «Русские полководцы». Та с шумом рухнула на пол, раскрывшись на страницах, с которых на Ангелину Ивановну взглянули два спасителя России — Суворов и Кутузов. Оба в расшитых золотом генеральских мундирах, с блистающими орденами, а у Александра Васильевича прямо посередине груди уместились целых три белого металла креста. Смотрели же оба — генералиссимус и фельдмаршал — строго и внимательно, так что Ангелина Ивановна, смутившись, поспешила поднять книгу и положить на место.

 — Да что у этих есть? Что они могут? Чему за тысячу лет научились? — гремел в соседней комнате голос Василия Петровича. — «Аллилуйя» петь? То ли дело у них — Джордж Вашингтон, Кеннеди, Рузвельт! А Всемирный торговый центр? Тысячу лет такой простоит, его никакой динамит не возьмет! А Рокфеллер-центр? Уолт Стрит? Диснейленд? А у этих? Валенки, самогон, да «шумел камыш…»

«Господи, о чем он говорит? — с сокрушением подумала Ангелина Ивановна, — один наш Пушкин перевесит весь Североамериканский континент, вместе с Англией и Западной Европой!»

Перед сном она попыталась вернуться к давешнему разговору, дескать, согласимся, ведь вреда никакого, а польза налицо. Но Василий Петрович накрылся с головой одеялом и оттуда, как филин, лишь единожды ухнул:

 — Нет!

Знать сильно осерчал, поняла Ангелина Ивановна, тут уж проси не проси — безполезно! Она отнесла в школу их отказ. Этот голос оказался решающим не в пользу нового предмета. Так что затею отложили. Она сообщила об этом мужу между прочим, думая, что того это ничуть не взволнует. Однако Василий Петрович просто расцвел улыбкой. Более того, и в этот и на следующий день, он безпрерывно улыбался и шутил — такого за ним давно не водилось.

Он действительно решительно и безповоротно выздоровел. Изводящие его голоса замолкли, страхи улетучились, и голова сразу же распухла от новых мыслей и проектов. Напевая себе под нос «Гром победы раздавался», он гулял по участку и мечтал, как бы ему заполучить себе в друзья нового заместителя губернатора Клаунаса…

* * *

Послушай, ври, да знай же меру.

Грибоедов А. С.

В начале октября из Балтии недобрыми посланниками поползли циклоны с сильными ветрами и дождями. От стекающих со склонов долины вод озеро ходило ходуном, но чудом держалось в пределах берегов. Жуткого вида тучи, задевая черными брюшинами кромку леса, двигались кр'yгом против хода часов. Дождь колотил по крыше и сбивал листву с берез и осин в примыкающей к участку рощице. Зябкая оторопь сковала дом. Пылающий в камине огонь, сколь не силился, не мог прогнать холод и вернуть жизнь в застывшие стены.

Ангелина Ивановна захандрила. Поглядывая на огонь, она вязала безконечный шарф, но глаза то и дело наполнялись слезами, и она откладывала рукоделье. Вечером, когда вернулся с работы муж, едва не кинулась ему в ноги:

 — Не могу, сил нет терпеть эту тоску, отпусти нас с сыном в город. Да и ему, представь, по этим раскисшим дорогам утром уезжать и вечером возвращаться. Как тут будешь нормально учиться?

 — Да что сын? — вскипел Василий Петрович. — Он что, пешком в город ходит? Его же возят, как барина. А ты что в городе забыла? Вот погоди, с силами соберусь, куплю нормальную квартиру, тогда и поедешь. А то кому сказать: жена подполковника Пузынёва живет хрущевке? Это же подрыв авторитета!

 — Тоскливо здесь, Вася, — взмолилась Ангелина Ивановна, — все какое-то чужое, стараюсь, обживаю, дышу на каждую стеночку, на каждое окошко — но все равно чужое. А там наша молодость прошла, Юрочка родился, пеленки на балконе сохли. Помнишь, как ты мне на день рождения шапку песцовую подарил и еще пальмочку в кадке?

 — Какую там пальмочку! — Василий Петрович нервными шагами разрезал комнату по диагонали. — В нищете мы жили. В нищете и позоре! Не должны так уважаемые люди жить.

 — Но ведь и родители наши так жили. Да что так — еще проще, скромнее жили. И счастливы были. Да и мы… Мы ведь были счастливы, Вася?

 — Какое там счастье в нищете? — Василий Петрович махнул рукой. — Отец мой капитаном вышел в отставку, за душой ни гроша. Как заболел — лекарства не на что было купить. Костюма нормального не было. Так в мундире капитанском и похоронили. И мать за ним ушла. Что после них осталось? Квартира наша семейная в три комнаты с совмещенными удобствами? Портреты их да деда на стене?

 — Да не то ты говоришь, — Ангелина Ивановна промокнула платочком слезы. — Жили честно, по совести. Я же помню, отец твой, когда участковым работал, его же на руках люди носили. День и ночь на участке. Скольким людям помог, из грязи вытащил! А дед твой, фронтовик, председатель колхоза, ему же памятник даже хотели поставить на центральной усадьбе.

 — Где этот колхоз и где эта усадьба? — криво усмехнулся Василий Петрович. — Лопнуло все, как Пузырь. Нету ничего! А уважение… Меня, что ли, не уважают? Ты что же, не видишь? Все везут, везут, да с поклоном, мол, только возьми.

 — Не уважение это, — тихо сказала Ангелина Ивановна, — страх. Тебя боятся. А отца твоего и деда любили и уважали — по-настоящему. И не их вина, что все развалилось. Это тех, кто подарки тебе несет. Ты посмотри на их лица? Словно из журнала «Крокодил». Помнишь, там писали про несунов и нечистых на руку крадунов?