– Невозможно такое терпеть, ох и болит голова, - простонал Филипп.
– Марфута, рассольчику бы.

– Где я тебе рассол возьму, - никакого сочувствия не было в голосе ключницы.
– Ты прошлый раз, когда пить зарекался, во весь голос орал: "Чтобы я в своем омуте больше этой гадости не видел!" Вот мы рассол и вылили.

– Весь?
– не поверил Филипп, зная хозяйственную жилку ключницы.
– Может, немного осталось?

– Весь!
– отрезала ключница.
– Мы народ подневольный, что приказано, то и делаем.

– Ой-ой-ой...
– водяной взялся двумя руками за голову.
– Чтобы я еще когда-нибудь... Марфута, полечиться бы мне... Сока березового...

– Нету, батюшка, сока. Ты еще на той неделе приказал, чтобы ни одного туеска в омуте не держали. А мы что, мы народ послушный.

– Бутылочка заморская где-то должна быть, - вспомнил Филипп.
– Плоская такая. Принеси, а то никакой мочи нет.

– Что-то я не припомню. Может и потерялась.

Кобенилась Марфута, ясное дело. Хотела, чтобы он поуговаривал, поупрашивал поискать. Филипп уговаривать змеюку не стал. Тоже уставился на нее, прямо в прищуренные щелки, и взгляд не отводил. А сам думал: "Пришибить ее сейчас, что ли? Чем-нибудь тяжелым по башке стукнуть, а потом поспрашивать: болит голова, или не болит?"

Марфута понятливая, не первый год служит, сообразила, чем кончится может.

– Пойду, поищу, может, и завалялась где, - и вышла.

– Сейчас принесет, - обнадежил водяного Ефтей.
– Она хоть и баба, но службу знает.

И верно, вскоре Марфута вернулась, молча протянула Филиппу небольшую плоскую бутылку с цветной наклейкой. И, снова поджав губы, с укоризной уставилась на водяного.

– Ох...
– простонал тот, сворачивая пробку.
– Ох...
– он приложился к горлышку и сделал маленький глоток.
– Ну и гадость, - потом сделал другой глоток, побольше. И третий.
– Прямо огнем жжет. Как они ее только употребляют, отраву такую?! Все, хватит. Видит Нептун, не пьем, а лечимся, - он завинтил пробку, вздохнул и прислушался к головной боли... Она вроде бы стала утихать. Филипп осторожно покачал головой.
– Утихало...

– Чего это она такая зеленая?
– спросил Ефтей.

– Хе, - Филипп потряс головой сильней. Полного порядка еще не было, но прежней боли он уже не ощутил, это точно. Вот что значит, вовремя лекарство принять.
– Так заморская ведь. У них жаркий климат, почти что тропики. Береза не растет и пить, поэтому, нечего. Вот они и гонят эту отраву, из зеленого агавского растения. Хочешь попробовать?

Глянул на Марфуту, а та глаза опустила, вроде видеть ничего не хочет, и слышать не хочет. И правильно, нечего встревать в такое серьезное дело, как выпивка. Все равно ничего она в нем не соображает.

– Слушаюсь!
– вытянулся коряжник. Хлебнуть горяченького, Ефтея уговаривать не надо.

Филипп передал ему бутылку. Коряжник осторожно принял ее, обтер пальцами губы и хлебнул. Из деликатности только один глоток и сделал. Один, но какой! Если бы на три глотка пошел, так опорожнил бы бутылку до донышка.

– Отрава!
– подтвердил Ефтей. Он опять обтер губы, подумал немного и добавил: - Гадость, но пить можно, шибает.

Филипп с любопытством посмотрел на Кондея: хлебнет, козел вонючий, или не хлебнет?

– Глоточек?
– предложил он прибрежнику.

– Не ощущаю потребности в наркотических стимуляторах, - выдал, козел вонючий. И бородой потряс.

Филипп так и думал, что откажется. И тяжело вздохнул, потому что приличного канцеляриста сейчас и не найдешь. Он поглядел на бутылку, подумал, что неплохо бы еще разочек губы смочить, но удержался, не стал.

– Унеси, женщина, бутылку!
– и небрежно отдал ее ключнице.
– Под замок ее. Да запомни, старая, куда положила. А то память у тебя совсем никуда уже не годиться, - решил он уесть Марфуту.
– Поняла?!

– Чего тут не понять, - ключница по-прежнему смотрела на водяного щукой.
– Как прикажешь, так и сделаем, мы же подневольные, - и ушла.

– Подневольная выискалась, - выдал ей вдогонку водяной.
– Что ни скажешь, она всегда слово поперек найдет. Крокодила в юбке. Анаконда усатая.

Голова окончательно перестала болеть. И даже веселость какая-то появилась. Захотелось поговорить.

– Так не знаешь, куда мы с Хролом ходили?
– подмигнул он Ефтею.

– Докладываю: шумели, песни пели, барсука красили. За русалками, конечно, гонялись. Какую поймаете - целовали с полным удовольствием. Потом сами русалками представлялись. Полезли на деревья, на ветках качаться стали. Так ты же мужчина видный, тяжелый, ни один сук не удержит, вот и шмякнулся.

– То-то чувствую, у меня спину ломит. Это, от того, что я с дерева сверзился...

– Никак нет. Болит от того, что тебя жердью два раза поперек спины перетянули.

– Эт-то ты врешь. Кто в Лесу водяного жердью обхаживать станет!? Да еще два раза!

– Докладываю по порядку действий. Сначала полевик. Вы с Хролом, когда гуляли, на Ромашковой елани полевика встретили. Он в Лес прошлым месяцем забрел, теперь пережидает, когда выбраться сумеет. Хрол с ним и сцепился, заспорили они. Ты их разнимать стал, отвесил каждому. А полевик тебя жердью. Ты жердь у полевика отобрал, выбросил, хотел морду ему набить. А он испугался и в бега ударился. Тут тебе еще какой-то лохматый под руку подвернулся, ты в раже ему по уху влепил. А он жердь, что полевик бросил, подобрал и опять тебе по тому же месту, поперек спины. Ты тогда совсем освирепел и со всего маху в зубы ему врезал. Он лишние зубы выплюнул и в кусты уполз. Правильно сделал, а то ты вполне мог его жизни решить.