Свиридов по-хозяйски оглядел кабинет, выделенный Яровому для работы на несколько дней. И рассмеялся:

— Бедновато живем! Ни ковров, ни дорожек, ни кресел, ни люстр не имеем! А? Плохо! Ведь это учреждение— пуп, центр справедливости и законности всей области! А на что он похож? Ну, скажите вы мне? Никакой солидности! А в этом олицетворении закона — даже вешалок нет! Гвозди! Эхма! За делами об элементарном забываем. О комфорте, уюте; наконец, об обычных удобствах! Ну, разве это хорошо, даже банального зеркала нет. Вот так и я! Всего себя в работу вложил. Без остатка! Горим на работе. А к пенсии дело пойдет — все о себе даст знать. Каждое лишение. Каждая нервотрепка. Ведь даже медики говорят, что нервные клетки у человека не восстанавливаются. Разрушенные однажды они умирают. А с, ними и человек, — ворковал Свиридов, снимая модное, укороченное пальто, оглядывая себя в стекле, прихорашивая черные, кудрявые, как у Беника, волосы.

И впервые Аркадий подметил, что Свиридов и Клещ были очень похожи. Вот только усы поселенца делали разницу. Да костюм. Манера держаться. Но ведь их не приклеишь к паспорту. Следователь вспомнил прораба Адо-Тымово. Возраст, рост, комплекция, лицо — тоже, как с одной колодки с Сенькой. Вот только Муха весь заросший. И борода. Но кто к этому мог придраться! В порту не заставят бриться, чтоб сличить фото предъявителя с личностью владельца паспорта. А сходство явное. И не случайно поселенцы обратились за паспортами именно к этим. Похожим. А бывает ли это сходство случайным? Ведь однотипные люди — большая редкость. И сходство у них зачастую бывает не только внешним, а и внутренним. Его недаром называют идентичностью натур, родственными типажами, однородными характерами. Похожие люди зачастую напоминают друг друга не только образом мышления, проявлениями, поступками, а и судьбами. Эти примеры знала и история. Лишь разные ситуации, обстановка могли изменить похожесть судеб. Вот и этот… Жизнь сложилась иначе, чем у Беника. Стал начальником. Выбился в люди. Но сходство натур, не только внешнее, дало о себе знать. Вот и пошел на преступление. Как однокровок. Значит… Разговор, весь допрос, каждый вопрос нужно строить так, как если бы передо мной сидел не Свиридов, а Клещ. Да! Сам Беник! Его-то я знаю. Сходство не случайно. Неспроста они меж собой нашли общий язык!

— Как добрались? — спросил он Свиридова.

— Ничего. Потихоньку. Поезда наши, сами знаете, не торопятся. Потому за дорогу — пьяные успевают три раза протрезвиться. Усталые— пять раз выспаться, сытые— проголодаться, молодые — повлюбляться.

— А вы? Что вы успеваете? — усмехнулся Аркадий.

— Я? Это уж в зависимости от настроения.

— А на этот раз?

— Спал всю дорогу, как сурок! Как лег днем у себя, так утром едва добудилась меня проводница уже в Южно-Сахалинске, — смеялся Свиридов. И добавил: — Ни телефонов тебе, ни гудков, ни криков. Одно удовольствие выспаться в дороге.

— Вот видите, значит, мой вызов никаких ваших планов не нарушил?

— Зачем? Я люблю в область ездить. Никогда не отказываюсь. Ни одного мероприятия не пропускаю. Служу и делом, и телом.

— Что? — не понял Яровой.

— Всем своим существом работаю. Надо ехать, значит — еду. Не то, что иные. Прикрываются занятостью, а сами из дома нос не высунут.

— Это кто ж?

— Я не конкретизирую. Абстрактно.

— Так вот! И часто вы бываете в области? — спросил Яровой.

— Ежемесячно. Участок наш — в почете. Сами знаете. Ну и мы, следовательно, уважением не обижены.

— В последний раз, до моего вызова, когда были в Южном [8] ? — поинтересовался следователь.

— В марте. На совещание вызывали.

— Какого числа?

— Десятого.

— Домой вы когда вернулись?

— На следующий день. А что?

— Чего же не остались еще? Или работы было много? Ведь сплава не было. Зачем спешка?

— Как не было? — сползла улыбка с лица Свиридова.

— Не мне же вам говорить, что ледолом начал работать лишь двадцать пятого марта. Вы это и сами не хуже меня знаете, — сказал Яровой.

Свиридов собрался в пружину. Замолк на время. Потом сказал, усмехнувшись:

— У нас помимо ледоломов полно работ.

— Каких? Уточните.

— Мы хоть и называемся участком сплава, но когда природа напоминает нам, что мы жители Севера, то уж тут мы обязаны изыскивать, да, именно изыскивать занятие людям. И они у нас не сидят без дела. Все работают. И не менее, чем на сплаве. А даже больше. Работу выполняют — первостепенной важности!

— Да, но к чему эту работу, да еще первостепенной важности, сплавом проводить по документам? — спросил Яровой.

— Мое дело — руководить работой участка. А документы — дело подчиненных.

— Да, но под ними стояла и ваша подпись!

— Возможно и стояла, нет времени каждую бумажку читать, их кипами ко мне приносят. Тогда мне некогда было бы делом заниматься — основным, а только читать!

— Значит, не читали? — уточнил Яровой.

— Нет. Некогда было.

— Так. А график продвижения леса по месяцам кто составил?

— Прорабы!

— Но и там ваша подпись.

— Я уже сказал, возможно— передоверил, не проверив. Приеду — разберусь.

— Да, но не прорабы, а вы сказали мне, что в марте у вас был сплав. Что лед взрывали. Ни о ледоломе, ни о запрете взрывов — ни слова не сказали. И даже о том, что два месяца вы не могли спустить в Ноглики ни одного плота. Может, — мне поднять записи нашей беседы? Или вы сами вспомните? — предложил Яровой.

— А какая вам разница? Сплав или нет? Ведь та работа, какой занимались плотогоны, по значимости не менее важна. И выполнение ее оценивалось в сумму, равную сплавным работам. Поскольку производительность была высокой, а результат, я имею в виду суммарный, был равен сплавному.