— Но ведь и следствие, случается, ошибается.

— Скажите, вы все еще уверены, что ваш бригадир летал в Ереван лишь для того, чтобы там покутить? Разве не мог он это сделать здесь, на Сахалине? Или здесь ресторанов нет? Он не остался для этой цели в Хабаровске — тоже ресторанов не хватило? И даже сервис московских ресторанов ему не пришелся по вкусу!

— В Ереван! — прораб остался с отвисшей до неприличия челюстью.

— Именно в Ереван! Вот корешки билетов. Да и я сам — не из Южно-Сахалинска, а именно из Еревана, что не раз вам повторял. И интересует меня именное период его, Сеньки, отсутствия на деляне! А вы мне об интересах рабочих. Так при чем это все? Неужели вы не поняли до сих пор, что под прикрытием вашего паспорта, имени, могло быть совершено преступление? Неужели вы не допускали такой мысли и спокойно помогали человеку, который уже дважды был судим и отбывал немалые сроки? Вы помогали ему. Часами, которые собственноручно подделали под те, какие могли быть вещественным доказательством. Рабочими днями, какие сами проставили в табеле, тем самым став соучастником в фальсификации алиби…

— Так я же не хотел ничего плохого. Он же, если б не я, давно бы на свободе был!

— На свободе, говорите?! А вы подумали, что, став свободным, он сотню раз взвесил бы — пойти на преступление или нет? Ведь прежние судимости, свобода передвижения, опасение снова попасть под суд— могли лишь остановить от рискованного шага. Под прикрытием же положения поселенца, соблазнившись легкостью фальсификации алиби, он мог совершить преступление, а вы — помогавшие ему, как непосредственный руководитель, вынуждены были укрывать Сеньку, выгораживать его. Он и это высчитал. А все потому, что со своею совестью залезли в долг. К поселенцам. И, прикрываясь интересами рабочих, прежде всего заботились о получении собственной премии. Но не хотите сознаться в этом. Вот и остались в двойном долгу. И прежде всего, перед самим собой. Что же касается бригадира, зачетов и его затянувшегося по вашей вине освобождения, что вы ставите себе в заслугу, — мол, возможного преступника удержал, так и здесь имеются люди, которые без вашей помощи прекрасно справляются со своей работой. И не только следят, а и помогают поселенцам стать на свободе нормальными людьми. Не залезая к ним в долг. Ни морального, ни материального порядка.

— Но ведь сама обстановка такова, что нужно думать обо в сех, — сник прораб.

— Обстановку создают сами люди. Так было во все времена. Впрочем, мы отвлеклись от главного, давайте продолжим наш основной разговор, — предл о жил Яровой и спросил: — Вам бригадир рассказывал о своем прошлом?

— Нет. Никогда.

— А о той женщине? Что вам известно, кроме сказанного?

— Ничего. Он сказал, что имеется баба. И он хочет к ней съездить.

— Вы адрес ее не брали?

— Зачем? — удивился прораб.

— На всякий случай. Вдруг сбежать решит.

— Я верил, что он вернется. Он никогда не обманывал меня—. А в чем еще доверяли? — спросил Яро — ой. Остальное — по работе. Это к личному отношения не имеет сроках, р выработке не подводил никогда. А это — немало. Я его, как работягу, ценил. Золотым фондом своим считал. Знал, что: нужно будет — Сенька и ночью станет работать. Другого не знал за? ним. Не думалось. И, честно говоря, не верится.

……… Когда допрос закончился, Яровой вернул прорабу его паспорт.

— Можете и дти.

— Как? Я свободен? — изумился, не поверив в услышанное прораб. И кинулся к двери торопливо, словно боясь, что Яровой может передумать.

— Погодите! — нагнал его голос Ярового, когда прораб уже ступил в коридор. Он остановился. — Вернитесь. Закройте дверь.

Прораб вздохнул. Подошел к сто лу .

— В ы не подписали протокол допроса. И еще, распишитесь в том, что вы предупреждены о неразглашении известных вам данных предварительного следствия.

Прораб торопливо подписал.

— А теперь идите, — Яровой отошел к окну и не видел, как пятился к двери прораб. Как тихо прикрыл ее за собой.

Стоял вечер. Тихий, ласковый весенний вечер. Допрос прораба длился долго. И Аркадий только теперь почувствовал, как он устал. Надо отдохнуть. Но еще нужно позвонить в областную милицию, возможно там его уже ждут какие-либо сведения из Хабаровска или Еревана. Хотя из Еревана рановато. А вот из Хабаровска — как знать?

Сведения еще не поступили…

Завтра предстоит допрос начальника Нышского сплавного участка. Этот— не Адо-Тымовский прораб. Нет. Этот как уж. Хитер. Будет выкручиваться, бестия. Так просто показаний не даст. Он и в разговоре был таков. Увертливый, скользкий. Все на подчиненных кивает. Эдакий хитрец! Интересно, успели ревизоры управиться в леспромхозе или нет? Где они сейчас? Может, в Ныше? Надо узнать и о результатах ревизии. Ведь обещали держать в курсе дела, а за все эти дни ни одного сообщения. Почему? Может, ничего отрицательного в работе Адо-Тымовского леспромхоза не обнаружено? Ничего! Ведь обещали сообщать! Хотя ревизия — дело тонкое. Только о доказанных результатах сообщат. А если их пока нет? Возможно, этим и объясняется их молчание?

Аркадий заснул тяжелым сном уставшего человека. И сквозь дрему все еще думал, какие вопросы он должен поставить завтра на допросе начальнику Нышского участка сплава. Ничего нельзя забывать, ни одной детали, ни одного факта. Он мысленно опровергал предполагаемые доводы начальника. И, наконец, уснув, забыл обо всем, что тревожило каждую минуту, каждый час.

Начальник сплавучастка вошел к Яровому гладко выбритый, подтянутый. Пропахший всеми ароматами парикмахерской. Он был в хорошем настроении. Чувствовалось, что недавно он сытно позавтракал, а потому ничто, даже вызов в областную прокуратуру, не мог омрачить его радужного настроения.