Неизвестно
Шрифт:
Год назад Володя приезжал в Давыдовский райисполком по делам и увидел там красавицу Лиду, работавшую землеустроителем. Это была одна из тех женщин, которые при тонкой талии имеют пышную грудь, дивные карие глаза и настолько яркую внешность, что мужчины перед ними робеют, к тому же у неё был командный голос. Володя зачастил с визитами в комнату, где работала Лида. В следующее появление в Давыдовке он пришёл из райисполкома к Марчуковым и заявил:
– Паша, я один отсюда не уеду! Накрывай на стол, она вечером придёт к нам в гости!
– Да кто придёт, ты сказать можешь?
– Лида придёт!
– Ах, Лида! Так бы прямо и сказал! Я всё смотрю на неё и думаю: да что у нас, мужики перевелись?
Уже через день он увёз Лиду в своё Белогорье, и там они сыграли свадьбу. В этом году летом у них родился первенец - Серёжа. И теперь счастливый отец предлагал «обмыть» рождение сына, окончание Борькой школы и его будущее удачное поступление в институт. Сам фронтовик и орденоносец закончил в пятьдесят третьем Воронежский зооветеринарный институт и в числе тридцати тысяч подготовленных кадров - руководителей, так необходимых селу, был направлен в Белогорье. Борька во все глаза разглядывал своего дядьку, чем-то изменившегося с той поры, каким он знал его в «Комсомольце».
– А что, Борька, знаешь, какой самый любимый предмет был у меня в институте? Биология! Перед этой наукой, брат ты мой, будущее! Вот посмотришь. а ты не забыл, как я тебя плавать учил? Вот она - биология: ты сразу поплыл!
Как тут забудешь! Он вывез на лодке Борьку на середину совхозного пруда в «Комсомольце» и выбросил его в воду.
Володя сам разливал водку по рюмкам, но Иван отказался:
– За меня Паша, наша фронтовичка, выпьет с тобой рюмку, а я - вот это, - и он показал на бутылку кагора.
– За сына моего, Серёжу! Я так назвал его в честь Есенина. Ей-богу, если бы я не был ветеринаром, то стал бы поэтом!
Володя хорошо выпил, проспался и уехал с хорошим настроением: его колхоз вышел в передовики, и Киселёв чувствовал себя здесь, на фронте сельхозработ, победителем. Иван знал, какими методами управляет Володя. Тот сам про себя говорил: я любого «языка» возьму, любому, если надо, руки выкручу! «Выкручивание рук» у него всегда сопровождалось отборной матерщиной. Колхозники его боялись.
. Паша съездила с сыном в Николаев и вернулась, не дожидаясь конца экзаменов. Николаев оставил в памяти духоту, горячий ветер с пылью, ощущение провинции, хотя бы по сравнению с Воронежем. Вскоре пришло письмо: «Папа, мама - я поступил!!!» - именно так, с тремя восклицательными знаками.
Паша уже забыла, когда Борьку приняли в комсомол, а на следующий год, пятьдесят пятый, Саньку приняли в пионеры. И в этот третий, последний год жизни в Давыдовке, произошло третье несчастье с мальчиком, на шее которого красовался красный галстук. Санька перевязывал галстук после школы на другую рубашку, чтобы бегать с ним на улице. Этот красный платочек, может, и стал виной несчастья, да и вся трагическая история вдруг неожиданно приобрела значение подвига.
Саньку принесли домой взрослые мужики с рваной проникающей раной под мышкой, из которой сочилась кровь и шли какие-то пузыри. В этот погожий сентябрьский денёк все были дома. Паша немало видела в своей жизни ран и не теряла при этом самообладания, но это был её сын, и она запаниковала. На этот раз она не кричала и не плакала, но побледнела, отозвала Ивана в другую комнату:
– Ваня! У него пробито лёгкое! Ты видел пузырьки воздуха? Надо срочно везти в больницу!
В больнице нашли только проникающее ранение в мягкие ткани, рану обработали и зашили.
Врач, накладывающий швы, спросил:
– Ну что, герой, в каком сражении получил рану?
– Корова.
– признался Санька, - пошла к маленьким сёстрам близняшкам, а я стал её отгонять .
На самом деле всё было не так. Мать четырёхлетних сестёр оставила девочек под Санькиным присмотром, а сама зашла на несколько минут в правление. Санька от скуки решил подойти к приблудной корове, объедавшей листья с кустов в палисаднике, и потрогать её морду, как он это делал когда-то со спокойной Модисткой. Алый галстук, как всегда, был повязан на его рубашке. В мгновенье ока он оказался на рогах, точнее, на одном роге, потому что его тельце было гораздо уже рогов коровы . Животное отшвырнуло Саньку, и он не почувствовал боли, но почувствовал слабость во всём теле. Подбежали два мужика, палками прогнали беглянку.
Версия о том, что он отгонял корову от близняшек, пришла ему на ум, когда он вспомнил о маме и о том, что будет дома и как ему теперь влетит от отца, хотя тот брал ремень в руки в редких случаях, и то для острастки.
Но версия пошла гулять, и вскоре в «Пионерской газете» появилась статья, в которой рассказывалось о том, как «пионер Саша Марчуков спас девочек- близняшек от разбушевавшегося животного и пострадал сам».
Отец принёс эту газету домой и сказал, улыбаясь: «Ну, что, тореодор? Теперь ты понял, что коровы разные бывают? Это тебе не наша Модистка! А по- настоящему бы твой героизм проявился, если бы ты вовсе к ней не подходил!»