Она задумалась, но я сразу понял, о каком глазе упомянул тогда Рачков: этот глаз находился сейчас прямо напротив меня, слепо буравя мое лицо своим пристальным немигающим зрачком — желтая звезда посредине лба Будды. Мне стало не по себе, но я не подал виду и продолжал также уверенно, как и прежде, потому что не привык отступать и считал этого притягательного и опасного Будду своим.

— Напрасно вы придаете какое-то мистическое значение словам Василия Михайловича, тем более, что он сразу же объяснил назначение электронного глаза на приборе. Василий Михайлович просто переутомился, ему следовало отдохнуть, как и вам, Нина Васильевна: уезжайте куда-нибудь, непременно уезжайте, придите в себя.

— Да-да, — покорно согласилась Нина Васильевна, — так и сделаю, пусть только люди придут на девять дней. Обычай нельзя нарушать. А потом уеду недели на две к сестре в Ленинград. Там как раз белые ночи, поброжу одна… Вот только денег раздобуду и сразу уеду…

— Правильная мысль, хотя бы немного успокоитесь, — горячо поддержал я, — а по поводу денег не беспокойтесь, после Василия Михайловича осталась значительная коллекция.

— Нет, — запротестовала Нина Васильевна с неожиданной решительностью, — я ничего продавать не стану. Я знаю, в нее большие деньги вложены, все наши средства. Это память о Василие Михайловиче.

— Я такого же мнения, — стараясь изо всех сил казаться искренним, заговорил я, — пусть так и будет, тем более, что с каждым годом произведения искусства дорожают. Захотите с чем-нибудь расстаться, всегда сумеете продать. Я вам оставлю свой телефон. Если что, звоните, немедленно приду на помощь — и оценить смогу и помочь реализовать.

— Спасибо, — тепло сказала Нина Васильевна, — заранее благодарю за помощь. Извините, я немного устала и мне необходимо отдохнуть. Вы пришли по какой-то причине или выразить соболезнование? Может, Василий Михайлович у вас денег брал взаймы и вам неудобно об этом сказать?

— Что вы, — решительно произнес я, — никаких денег он ни у меня и ни у кого другого не одалживал. А вот есть в коллекции один предмет, который Василий Михайлович мне собирался продать. Так что, если не возражаете…

— Какой предмет? — удивилась Нина Васильевна.

— Да вот он, Будда, — я показал рукой на каминную полку.

— Не может быть, — Нина Васильевна сразу же с недоверием посмотрела на меня, — Василий Михайлович очень дорожил этим Буддой, все не мог налюбоваться, порой и на работу брал, тайком там смотрел. Он не мог вам его обещать. Хотя… в последнее время он как-будто разочаровался в нем и, бывало, неделями не глядел. Иногда даже прятал в сервант. Невзлюбил, что ли…

— Вот видите, — подтвердил я, — это как раз и было недавно. Я вздохнул про себя с облегчением, потому что после решительных возражений Нины Васильевны подумал, что поспешил и уйду ни с чем. — Он встретил меня и говорит: «Виктор, выручи, купи у меня Будду. Я его приобрел, считая, что это восемнадцатый век, а оказалось новодел — конец девятнадцатого. Да и жене не очень нравится».

— Так оно и было, мне не нравился этот восточный идол, не знаю, что нашел в нем Василий Михайлович.

— А мне как раз не хватает до пары, — вдохновенно врал я дальше.

— Сколько же за него заплатил Василий Михайлович? — спросила с едва уловимым интересом Нина Васильевна, — я почему спрашиваю, — упредила она мой ответ, — ведь он со мной хитрил и не говорил истинных затрат, боялся скандалов.

— Тысячу рублей. Переплатил, конечно, но когда загораешься, не останавливаешься ни перед чем.

— Ого, — удивилась Нина Васильевна, — теперь понятно, почему мы вечно сидели на мели. И вы за него дадите тысячу рублей? Может, вы хотите купить его дешевле, говорите, не стесняйтесь. Я уступлю. Я осталась совсем без гроша.

— Ну, что вы, — искренне возмутился я, — что же я, по-вашему, стану наживаться на чужой беде? Вот, пожалуйста, ровно тысяча, я их даже заренее приготовил. — Я вынул из портмоне тысячу рублей и положил на столик.

— Что ж, — вздохнула Нина Васильевна, — забирайте своего Будду.

Не показывая своего торжества, я подошел к камину: сбылась моя мечта и я обладатель уникального произведения, да еще, возможно, с драгоценным камнем во лбу! Такого Будды не было даже в такой значительной коллекции, как корсаковская, хотя тот и собирал ее два десятка лет.

Я обернул Будду в холстину, найденную Рачковой в кладовке, прижал к груди и поскорее простился, зная наперед, что никогда больше не перешагну порога этого дома. Я шел по улице, сдерживая себя, чтобы не развернуть материю и не посмотреть на Будду еще раз. Меня раздражали светофоры, народ на улице, машины, мешающие перейти дорогу и поскорее очутиться на даче наедине со своим сокровищем. После многих лет поисков антиквариата я неожиданно ощутил, что мое увлечение — болезнь, такая же как наркомания, она ломает тело от желания приобрести интересующее тебя произведение, недоступность вызывает у тебя приступ ненависти к владельцу, разрушает принятые нормы человеческой морали, заставляя порой изыскивать любые пути для достижения своей цели. Если бы Нина Васильевна не отдала мне Будду, я бы не успокоился и годами ходил к ней, осаждая то приступом, то выжиданием, соблазняя деньгами и предложением помощи. И действительно, сделал бы для нее черт знает что, только бы Будда стал моим. Я сказал «любые пути». Это, конечно, не значит, что я мог бы избрать путь угроз, это противоречит моим убеждениям, но все остальное, от фальшивого сострадания до исступленной настойчивости, было допустимо.