Гермиона бросила быстрый взгляд в сосуд — в нем вместо дна виднелись сверху небольшая уютная комната и красивая женщина лет сорока, что-то писавшая за столом на длинном свитке пергамента. Гермиона вздохнула снова и внезапно решилась.

Не раздумывая больше, она уверенно дотронулась кончиками пальцев до маслянисто–тягучей поверхности.

Комната с камином покачнулась, ледяной черный водоворот подхватил молодую ведьму и всосал внутрь, в недра Омута памяти, в воспоминания Аделаиды Афельберг…

…Гермиона коснулась ногами пушистого домашнего ковра. В комнате было сумрачно, на улице темнело, и две зажженные на камине свечи слабо разгоняли сгущающийся мрак.

За окном в саду еще лежал снег. Ветер срывал с веток голых деревьев белые шапки, и они легкими вихрями уносились вниз, развеиваясь на лету. Где-то среди неясных в сумерках очертаний заснеженного сада мелькнула черная фигура, а чуть дальше — еще одна, и легкой поволокой окутал пространство едва заметный, тут же растаявший туман заклинания.

У этого воспоминания были неровные края. Не оборванные, как если насильственно отобрать у человека мысль, и не гладкие, как когда он эту мысль извлекает из своего сознания сам. Края воспоминания Аделаиды Афельберг были будто разъедены кислотой, изуродованы и обожжены. Полумна говорила, что это — единственное, что уцелело в ее сознании. Уцелело после чего?..

Снизу раздался приглушенный удар дверного молотка. Статная красивая женщина подняла голову и взмахом палочки зажгла в комнате многочисленные свечи в высоких канделябрах. Сразу стало светло и уютно. Женщина вновь обмакнула в чернильницу перо и продолжила свое занятие.

Прошло примерно пять минут полной тишины, нарушаемой только скрипом пера и дыханием незнакомой женщины. Своего дыхания Гермиона не слышала.

Она еще раз огляделась: уютная, дорого обставленная комната напоминала кабинет. Вдали на стене — пустой портрет в золоченой раме; шкафы, полные книг, незажженный мраморный камин. Взгляд Гермионы упал на выпуск «Ежедневного пророка», лежащий на письменном столе с краю, по левую руку от женщины. В правом верхнем углу она увидела дату — восемнадцатое марта 2003–го года. Это было всего несколько месяцев назад…

Из коридора послышались торопливые, переходящие на бег, шаги. В дверь без стука ворвался дворецкий, бледный, с искаженным ужасом старческим лицом.

— Великий Мерлин, Бенедиктус, в чем дело?! — подскочила хозяйка, высоко поднимая точеные черные брови. На пергаменте под ее руками расползлась огромная чернильная клякса. — Как вы?..

— Мадам, там, там… К вам…

— Да в чем дело?! — негодуя, спросила женщина, бросая взгляд на испорченное письмо.

— Ч–ч-черная Вдова! — побелевшими губами вымолвил дворецкий. — Т-то есть, п–простите, — быстро исправился он, — Леди Волдеморт ожидает в гостиной.

Женщина резко побледнела, но на ее лице отразилась только досадливая злоба.

— Передайте, что Винни нет. Уже давно. И, скорее всего, не будет.

— Но, мадам, — пролепетал старик, комкая в руках белую полотняную салфетку, — она говорит… Она пришла к вам.

Женщина вздрогнула и досаду на ее лице волной сменила растерянность, быстро превращающаяся в панический ужас.

— Вы… вы ничего не путаете, Бенедиктус? — дрогнувшим, вмиг охрипшим голосом спросила она.

Старик только замотал головой, и в его поблекших глазах заблестели крупные слезы.

— Она просила передать, что… Что если вдруг окажется, что вам срочно нужно удалиться по делам, то, к сожалению, Сеть летучего пороха блокирована, а на дом наложены антитрансгрессионные и противопортальные чары, — прошептал он.

Женщина затравленно огляделась.

— Лия, — вдруг прошептала она. — Пусть Грэйс спрячет ее! Пусть бегут через потайной ход в подвале! Возьмите драгоценности… Нет, это слишком долго, — она вскочила на ноги. — Пускай бегут за территорию распространения чар и трансгрессируют… Нет, пусть создадут портал… Нет, пусть лучше спешат куда-то, где много народа. И через камин скорее на континент. О, Бенедиктус, неужели?.. — у нее тряслись руки и дрожали губы. Внезапно женщина стала быстро стягивать с себя украшения — перстни, массивные бриллиантовые серьги, серебряную шпильку из волос и большую алмазную брошь. Всё это она впихнула в руки дворецкому. — Скорее, скорее! — шептала она. — Тут гоблинская работа, этого хватит им… Прочь, прочь из Великобритании! Я — идиотка! Самоубийца… Это я виновата… Нужно было давно…

В дверях появилась бледная до синевы горничная. С трудом выговаривая слова, она прошептала:

— Леди Во… — и осеклась. — М–мадам Гонт–Блэк просит вас немного поторопиться. И–или она может по–по–подняться с–сюда…

— Нет! — полуистерически выкрикнула женщина, бросаясь к двери. — Бегите! Спрячьте Лию! Скорее!

Она устремилась вниз, и бледная, прикусившая губу Гермиона пошла следом. Она слышала, как за ее спиной истерически всхлипнула и, рыдая, осела на пол горничная.

— Сесиль! Дура! Соберите вещи юной мисс! Что вы сидите! Сесиль! Великий Мерлин!..