— Да, малыш? — вслух спросила она у Етты, старательно ловившей солнечный зайчик, который, отсвечиваясь от золота на кулоне Когтевран, прыгал по лицу и волосам Гермионы.

— Дяяяя! — повторила девочка по–английски и засмеялась. Гермиона вторила ей с неподдельной радостью.

Глупость все эти опасения о парселтанге! Ее ребенок чудесно будет говорить по–людски! И всё–всё вообще будет хорошо! Жизнь совершенно замечательна!

Внезапный странный шорох в гостиной, больше всего напоминающий шелест длинной мантии при ходьбе, прервал поток радужных мыслей, и Гермиона удивленно огляделась. В комнате никого не было.

— Мама! Где?! — возмущенно зашипела Генриетта, потерявшая солнечный зайчик. — Мама!!!

— Вингардиум Левиоса! — Гермиона махнула палочкой в сторону разбросанных по ковру игрушек, и те взлетели в воздух. Етта тут же забыла все свои горести и устремилась ловить неуклюже покачивающего ушами плюшевого Тото.

Странный шорох больше не повторился.

* * *

Человек очень быстро привыкает к безволию. Слабости, они на то и слабости, чтобы быстро приживаться в людях и оккупировать их изнутри. Со всей неотвратимой отчетливостью Гермиона осознала это в субботу.

За весь день, проведенный у Робби, она так и не смогла заговорить о разрыве. Более того, своим поведением скорее давала надежду и действительно искупала все прошлые прегрешения, как и имела неосторожность пообещать ранее. Гермиона злилась, но ничего не могла с собой поделать. А Робби расцветал на глазах, тем самым еще более усугубляя положение своей злосчастной подруги.

Ночью, лежа рядом с мерно посапывающим и блаженно улыбающимся во сне любовником, Гермиона дала себе слово завтра же утром всё разрешить окончательно. Она старательно сочиняла убедительную речь, проговаривала про себя доводы и всё больше уверялась в том, что завтра начнет плести полную ерунду.

Если вообще заговорит об этом.

Снизошедший, в конце концов, сон оказался тяжелым и странным, из разряда тех сновидений, которые не приносят отдохновения, а только сильнее загружают сознание и тело заодно с ним.

Гермионе снилась Милагрес. Призрачная девочка разговаривала с ней в саду, изображенном на портрете матери Генри со стены замка в Баварии. Мили сидела на увитых цветами качелях вместо Клаудии, и сами эти качели казались такими же призрачными, жемчужно–белыми и невесомыми, как и она. Мили мерно покачивалась и серьезно смотрела в глаза Гермионы, расположившейся на поляне в кругу солнечного света, пробивавшегося через кроны деревьев.

— Опасайся, дочь Волдеморта, ибо грядет возмездие, — говорила Милагрес странным, совсем не своим голосом. Этот голос был взрослым, высоким и каким-то потусторонним, но тем не менее жутковато не вязался с образом девочки–призрака. И от этого хотелось убежать подальше, спрятаться — но Гермиона во сне только сидела, скованная странным оцепенением, и слушала слова этой такой странной Мили. — Всякая вина ждет своего наказания, — говорила девочка. — Она может ждать долго, но не вечно. Так или иначе, кара придет. Будь осторожна. Угроза крадется к тебе на кошачьих лапах во тьме ночи. Она уже близко, я чувствую ее дыхание и редкие, размеренные удары ожесточенного сердца. Ты даже во сне должна быть начеку. Ты даже без палочки должна быть готова обороняться…

Откуда-то появился неестественный серебряный дракон с изумрудными глазами и большим, сплетенным из трех оснований, рогом. Маленький, не крупнее сторожевого пса, этот дракон стал метаться по траве, вычерчивая символ одного из сложнейших порталов для подпитки Темной Энергией.

Гермиона следила за ним завороженным взглядом, не в силах шелохнуться.

Когда из протоптанных на траве линий стал подниматься темный пар, ее внезапно бросило в дрожь. Неожиданное и неизбежное ощущение угрозы накатило подобно цунами. И почти сразу же она почувствовала, как тугим жгутом крепко перехватило горло.

Еще во сне Гермиона впилась пальцами в шею, пытаясь сорвать невидимую удавку, и проснулась внезапно от острой режущей боли.

В полутьме спальни Робби блеснула отполированная сталь, в нос ударил ржавый запах крови, и тут же всей невесть откуда скопившейся в ней силой Гермиона отшвырнула к противоположной стене фигуру, нависавшую над ней.

Золотой жгут от кулона Когтевран прекратил душить горло.

Подскочил спавший рядом Робби, спросонья бешено вертя головой. Он не сразу заметил фигуру у стены и не понял, откуда взялся грохот.

— Что здесь…

— Молчи! — не допускающим возражений, страшным, совершенно не своим голосом оборвала его Гермиона.

Она, не отрывая взгляда, смотрела в дальней угол, откуда из темноты на нее с ненавистью воззрились поблекшие зеленые глаза, сверкающие неестественным блеском и непередаваемой ненавистью.

— У тебя кровь… — начал было Робби в ужасе, заметив глубокие порезы в районе шеи и на левой руке своей девушки, но внезапно осекся, тоже узрев силуэт у стены. — Что за?..

— Не шевелись.