Слушая эту исповедь, Гермиона отчетливо вспомнила странный шорох мантии, который послышался ей в пятницу, такую бесконечно далекую теперь пятницу, когда Генриетта… забавлялась солнечным зайчиком, отсвечивающим от ее кулона. Понимание тоже зачастую приходит слишком поздно…

Наверное, Хоркрукс уже уничтожен. Рон рассказал и о том, как было покончено с помощью меча Годрика Гриффиндора с найденным осенью медальоном, защищавшимся, но всё же поверженным сравнительно легко, ибо он не успел набраться сил и энергии.

Меч Гарри и Рон похитили из Хогвартса с молчаливого согласия МакГонагалл еще в самом начале своих странствий, когда Гарри Поттер и Орден Феникса еще вместе действовали против Волдеморта и слепого в своем упрямстве Министерства магии.

Подтвердил Рон и страшные слова Кикимера о кончине верного Добби. Гарри просто озверел, когда эльф отказался подчиняться, да еще и пригрозил предупредить Гермиону об опасности. Дескать, есть границы, за которые благородному магу не дозволено заходить, и похищение детей находится далеко за пределами этих границ.

Таких речей Гарри не снес.

Он, по словам Рона, вообще становился страшен, когда выходил из себя — а это случалось всё чаще в последние годы.

Но, несмотря ни на что, Рон старался оставаться преданным делу, которое они затеяли. Пусть и устал, пусть измотался за долгие годы лишений и бед, пусть тоже изменился не в лучшую сторону — но он был бы верен Гарри Поттеру и памяти Дамблдора до конца, потому что уже потерял из-за всего этого слишком многое, а коней, как говорят магглы, на переправе не меняют.

И Рон смиренно принял бы смерть, ибо именно за этим пришел в тот роковой день вслед за Гарри в дом Гермиониных приемных родителей. Именно он должен был стать той жертвой, убийством которой будет создан Хоркрукс Гарри Поттера: новая ступень лестницы к победе над Волдемортом. И бесконечно уставший от вечной борьбы Рон в какой-то степени даже радовался этому. Он уже давно был готов сдаться, но что-то мешало… То ли привычка, то ли верность дружбе, то ли страх…

Повзрослевший, посуровевший и умудренный жизнью за эти годы Рон был способен на многое ради борьбы, в которую ввязался ребенком, с легкой подачи привыкшего жертвовать пешками Дамблдора. Готов на многое, даже на смерть, — но не на убийство близких. Разве не ради их спасения, не ради будущего своей семьи и своих родных они должны были убить того, кто звался Темным Лордом? А если разрушить всё во время борьбы — то ради чего же вообще бороться?

Рон не мог, не должен был позволить обезумевшему Гарри убить свою единственную сестру. И, пусть ничего и не мог сделать, теперь он чувствовал весь невообразимый груз этой страшной вины. И поклялся отомстить Гарри Поттеру. Потому что наконец-то полностью признал — его друг лишился рассудка на этой бесконечной войне со всем миром.

И во имя общего блага его теперь нужно остановить.

Но Гарри Поттера не нашли. Ни мракоборцы, а он был теперь официально разыскиваемым преступником магического мира, ни лучшие Пожиратели Смерти, ни сам Волдеморт. Гарри исчез, провалился сквозь землю и нигде не оставил следов — там, где они с Роном обитали в последний раз, были найдены только признаки недавнего присутствия волшебников да останки бедолаги Добби.

Они и перерубленное пополам тело Алиры похоронены теперь в уединенном уголке парка при поместье Малфоев, на дальнем берегу пруда.

Всё время, прошедшее с того страшного воскресного утра, Гермиона провела у Люциуса. Он прибыл почти сразу вслед за Волдемортом и неизменно оставался рядом с ней все эти дни. Они почти не разговаривали, во всяком случае, не говорил он. Гермиона то и дело впадала в истерики, начиная кричать и плакать, сыпать угрозы в пустоту и проклинать Гарри и «весь этот паршивый мир». Старший Малфой слушал ее молча и умел успокоить, тонко улавливая ту черту, до которой стоит позволять выговориться и за которую лучше не давать зайти.

Наверное, если бы не этот с одной стороны непривычный, но с другой всё так же спокойный и трезво взирающий на мир Люциус, она попросту сошла бы с ума за эти дни.

Теперь действительно стало лучше. Сердце ожесточилось, и хотелось жить дальше: из упрямства, назло всем.

И чтобы было кому помнить о тех, кто ушел из этого мира, отправился дальше, в неизвестную черноту.

И чтобы было кому за них отомстить.

За всю свою жизнь Гермиона возненавидела только двух людей. Возненавидела люто и дико, до зубовного скрежета, до волчьего воя. Но один из них мертв, и его легкая смерть всё еще жгучим ядом отравляет ее душу.

Теперь появился второй. Живой, отчаянный и фанатично убежденный в своей правоте. Тот, чью жизнь теперь бережет самое ценное, что у нее осталось — Генриетта. Поистине дьявольская ирония судьбы. Дьявольская идея Гарри Поттера. Гениальная. И бесконечно жестокая…

Гермиону вывел из оцепенения задумчивый голос незаметно подошедшей Полумны Лонгботтом. Бледная, всё так же неуловимо неземная, далекая от окружающего мира, она предстала перед наследницей Темного Лорда в черной траурной мантии и красном берете на распущенных, спутанных ветром волосах.