— Закон самосохранения. Если не убьют, то погибнут сами. Он тут же сообщит сельчанам, а те духам, там всё связанно. Вычислят, окружат и уничтожат. У бойцов на этой почве сдвиг по фазе. Лейтенант Кузин говорит, что как только попадается афганец, так эти пацаны просят офицера дать его зарезать.

— Выходит, испытывают удовольствие, как на охоте. Представляешь, Юра, кого ты готовишь? — сказал Бурцев.

— Ты прав, Василий Петрович, Кузин так и говорит — рота будущих уголовников.

— Эти искалеченные души там, на гражданке, ещё себя покажут. Им человека зарезать, что муху прихлопнуть, — добавил Васин.

— Ты брось про души мне рассказывать, — приподымаясь с лавки, отозвался Тараненко — можно подумать, что у тебя она святая. Сам-то когда перестал убивать? Как снег выпал? Пойдём лучше париться.

Бурцев и Тараненко залезли на полки, а Васин стал одну за другой кружкой плескать на раскалённые камни.

— Хватит, хватит, — закричал Тараненко, — уши в трубочку скручиваются.

Васин прекратил лить и, кряхтя, полез на полку. Несколько минут в парилке стояла тишина. Наконец пар спал. Тараненко от удовольствия, издавая звуки, похожие не то на визг, не то на стон, как будто мурлыча себе под нос, залез на самую верхнюю полку, на ней вытянулся во весь рост и засопел.

— Да, кстати, Юра, я тебе давно хотел рассказать о Кузине, — сказал Бурцев, — Васин свидетель этой истории. В октябре мы ходили в рейд. Встречаем в ущелье Кузина с группой. Связали они душмана, один провод прикрутили к члену, другой в рот, и завязали бинтом, чтобы не выплюнул. Сидит боец и крутит индуктор телефона. Все ржут, а афганец орёт. И телефон же где-то взяли.

— У духов, полно всякого добра, — вмешался Васин, — наши же колонны грабят.

— Я ему и говорю, — продолжил Бурцев, — «Кузин, что же ты делаешь?» Он смеётся и отвечает: «Это мы допрос с пристрастием учиняем».

— Так что же он тебе скажет, ты же ему рот бинтом завязал?

— А он ничего и не скажет, он русского не знает, — и все ржут.

— Кузин, — говорю, — ты же зло творишь. Он на меня зверем посмотрел, если бы я был один, точно бы застрелил.

— Вот, товарищ майор, — отвечает мне Кузин, — Петя Говоркин лежит, они ему член и уши отрезали, и звезду на лбу вырезали. Они с Мешковым шли впереди, напоролись на засаду. Мешков прорвался, а Петю раненого прихватили. Мы их потом выследили и гранатами закидали, а этот уцелел.

— Я понимаю тебя, Кузин, но, зло-то не надо творить.

— А он мне в ответ: «Они же творят».

— Они творят, а ты умножаешь. В итоге его не меньше, а больше.

— Может и ваша правда, — согласился он.

— Что, отпустил Кузин афганца? — удивлённо спросил Тараненко.

— Жди, отпустит, — вмешался Васин, — Мы только с бойцами поднялись на горку, слышим взрыв.

— Это, для духа лёгкая смерть, — сказал Тараненко. — Подвязывают ему между ног тротиловую шашку, поджигают шнур и уходят. На нашем жаргоне называется «Яйцо всмятку».

Парились долго. По нескольку раз парили друг друга веником. Затем выбегали и катались в снегу. И всё забылось. Им казалось, что они находятся не в чужой им стране, а где-то там, в России, может на Урале, в горах, в деревенской бане, а не на войне, бессмысленной и никому не нужной. Они сидели в предбаннике распаренные и вымытые, пили квас. Распахнулась дверь. И словно дым, пар окутал проем двери. Морозный воздух ворвался в предбанник. Первым зашёл начальник штаба, за ним командир.

— «Кто тут временный, слазь, кончилось ваше время», — пошутил начальник штаба. Ребята заторопились, оделись и вышли на улицу. Было темно. Морозный воздух ударил в лицо. Под ногами скрипел снег.

— А что, может по сто грамм, — Тараненко как фокусник достал из кармана бутылку.

— Вот это дело! — закричал Васин. — Я побежал в столовую.

В феврале всё чаще освобождалось небо от туч. Дни становились всё длиннее и солнечнее. Снег сходил, и чернота гор метр за метром, пробиралась вверх. Прижившийся возле столовой пёс «афганец» каждый день ложился на снег всё выше и выше. Наконец, когда снег ушёл в горы за пределы колючей проволоки, он вернулся к столовой и стал ложиться в образовавшуюся от здания тень. Столовая представляла собой длинный сарай с несколькими небольшими окнами и полевыми кухнями, пристроенными рядом под навесом. Это саманное сооружение строил своими силами ещё прежний зампотылу. Столовая и баня были единственными стационарными постройками на всей территории полка. Она была построена на афганский манер, из глины и перекрыта шифером. Потолок подбит дощечками из ящиков из-под снарядов. Снаружи она походила скорее на конюшню. Зато внутри, побеленная известью с синькой, выглядела вполне комфортно, особенно в летнюю жару. В ней всегда ощущалась прохлада. Рядом со столовой было разбито несколько грядок. Сейчас они освобождались от влаги, прогретые солнцем, испускали пар. Летом на них выращивали лук, укроп, редиску и даже помидоры. Так что на стол служивым попадало немного зелени и овощей. На склоне горы, вверх от столовой, копошились люди. Они выкапывали ниши под склады и холодильник.

Командир полка согласился с предложением Васина. Уголь в торговую организацию был завезён ещё в январе. Ждали, когда оттает земля, чтобы можно было вырыть места для контейнера. И вот сейчас, когда было всё готово, их ждали. Наконец появились два контейнеровоза и кран. Они заехали на территорию полка, а вверх к месту разгрузки подняться не смогли. Колёса увязли в раскисшей глине. Два афганца стропальщика выскочили из кабин и забегали вокруг машин. Обутые в галоши на босу ногу, они тут же увязли, оставив свои галоши в жидкой глине. Отыскали рукой на ощупь свою обувку и бросили в кабину. Подошёл гусеничный тягач. Зацепив по очереди автомашины и кран, подтянул их к месту разгрузки. Наблюдая за этой картиной, Лужин подозвал к себе начальника вещевой службы. Краснощёкий капитан, пытаясь изобразить строевой шаг, разбрызгивая глину во все стороны, подошёл к Лужину.