Мими сурово глянула на Гаснера, и ему показалось, будто она снова собирается наброситься на него; в ужасе он крикнул:

— Я уже ухожу, не сердись, ей-богу, ухожу!..

Оказавшись в коридоре и убедившись, что там никого нет, Гаснер раскрыл бумажник и пересчитал деньги. Успокоенный, он поплелся к себе в номер, держась за щеку и приговаривая:

— У-ва! Вдарила так, что аж искры заблестели в глазах… Такая рука, что не мешало, если бы она отсохла, у нее хоть бы лет на двадцать… Так вдарить! А?

За последние два дня резко похолодало. Лужи на окраинах столицы сковало так основательно, что по ним теперь с криком и визгом скользили возвращавшиеся с занятий школьники. Однако большинство детей могло им только завидовать: разутые, раздетые, чаще всего голодные, съежившись у запотевших окон, с тоскливой завистью следили они за играми своих сверстников. А по ночам все чаще приезжали сыщики и уводили «непокорных» в тюрьму. В большинстве своем это были отцы тех, кому не в чем было выйти на улицу… До поздней ночи не гас свет в трибуналах. Потом начиналась «сортировка»: кого в Дофтану или Мислу, кого в Дымбровень или Жилаву, кто оставался в Вэкэрешть на доследование… Тюрем было много. Следуя примеру французского правительства, преследовавшего коммунистов, усилило репрессии и королевское правительство Румынии… Словно шакалы, рыскали агенты сигуранцы, подслушивали предатели, вынюхивали сыщики.

А борьба продолжалась…

В гараже «Леонида» все шло по-прежнему. Большие часы, что висели во дворе, то шли, то останавливались, старший мастер Вулпя подгонял рабочих, а электрик отпускал остроты и копировал походку секретарши главного инженера. Илиеску, озабоченный арестами товарищей и отсутствием помещения для типографии, копался в коробке скоростей, снятой с машины, которую вернули по рекламации. Владелец жаловался на странный вой не то в сцеплении, не то в коробке скоростей. Причину шума Захария нашел. Но-вот куда перевезти типографию, не мог придумать… Помещение, что он смотрел утром, не подходило — поблизости было много посторонних глаз. Во время перерыва Илиеску вновь куда-то исчез. Вернулся он спустя сорок минут после звонка. Хорошо, что старшего мастера Вулпя не было. А те, кто заметил отсутствие Захарии в мастерской, промолчали. После обеда время шло как-то особенно быстро, может быть, потому, что рано опускались сумерки…

Илья собирался включить свет, когда в диспетчерскую, держа в руках ведомый диск сцепления, вошел Захария.

— Найден какой-то погреб, — шепнул он, — но я его еще не видел…

— Погреб в безопасном месте, — продолжал Захария, — но боюсь, что работать там будет очень неудобно. Однако и ждать больше нельзя. Материала накопилось уйма! Редактор говорил, что из Дофтаны получены плохие вести… Одного нашего товарища забили палками… Насмерть… Администрация объясняет, будто он повесился в камере — хотят замести следы, но это им не удастся… С работы иди домой и передай Морару, чтобы был наготове, а в восемь тридцать жди меня у представительства «Додж». Знаешь, где это?

— Ну ясно! Напротив университета, — ответил Илья.

— Да… Но нам надо назначить и запасную явку на случай, если я не смогу придти вовремя… давай на одиннадцать часов сегодня.

— Где? — спросил Илья.

— Гм… Где? Давай на площади Виктории, около бодеги, что на углу, там большая вывеска — «Брагадиру». Договорились?

Илиеску поднялся наверх к главному инженеру, а Томов пошел в кладовую — нужно было сверить с кладовщиком заказы перед отправкой их покупателям. У дверей кладовой, перед широкой доской, заменявшей прилавок, на котором обычно рабочие получали детали, собралось несколько человек: вернувшийся из дальней поездки шофер «Понтиака» Арпад Саакал рассказывал о страшном взрыве и пожаре на целлулоидной фабрике…

— Котел там взлетел в воздух с хлорным газом… Посмотрели бы, что было, жуть!.. Все горело!

— Когда ж это случилось? — спросил кладовщик.

— Три дня назад.

— А пожарники что, спали? — поинтересовался сутулый кузнец, вечно дымивший коротенькой трубкой.

— Что пожарники, — сдвигая фуражку на затылок, ответил шофер. — Ты знаешь, что такое хлорный газ? Это ж страшнее бензина в тысячу раз!

— Ну-у! — произнес кто-то удивленно.

— Вот тебе и «ну». Фабричная пожарка начала было гасить, но куда там… На такой огонь — с допотопными насосами… Да и городские, когда прибыли, ничего не могли сделать. Вода не берет! А той пены, которой можно было бы тушить, у них не оказалось… Съехалось туда черт знает сколько пожарных машин, да толку никакого. Зарево такое, что ночь стала светлее дня.

— Наши пожарники домишко-то какой-нибудь паршивенький не могут спасти, не то что целую фабрику! — сказал кладовщик.

— Ну и черт с ней… Подумаешь, фабрика сгорела! — ухарски сплевывая, произнес мальчуган-ученик в рваном берете, сдвинутом на затылок.

— Как это черт с ней? Ты что мелешь? — накинулся на него электрик.

— А чего? Моя она, что ли? — задиристо ответил парень.

— Болван ты и больше никто! Хозяин-то фабрики получит страховые, наверное, не один миллиончик! И будь здоров!.. А наш брат, что там работал, где теперь найдет место? Дурень ты несчастный!.. «Моя она, что ли»… — передразнил электрик.

— И это бы еще ничего… — добавил шофер. — Наших там сгорело много… Вот что страшно!..

Парень покраснел и виновато спросил:

— Совсем насмерть, что ли?

Эти слова еще больше разозлили электрика:

— Ты что, сроду такой? Или, может, тебя мать в детстве колотила дубиной по голове?

Приехавший шофер объяснил парню:

— Да там сразу больше сотни человек скосило… Ты понимаешь, что такое взрыв? Кругом все плавилось, а ты спрашиваешь насмерть ли?

Кто-то из рабочих спросил: