Хорошо хоть выглянуло сразу после метели забытое солнце, подрумянило синие сугробы, заиграло в заледеневших стеклах и даже щеку пригрело, обещая скорую теплынь. Выманило на улицы людей из домов, город сразу стал оживленным и шумным. Затараторили в подворотнях бабы, мальчишки швырялись снежками. Какой-то умелец, видать взрослый, вылепил возле Адмиралтейства снежного кайзера в полный рост. Вокруг толпились любопытные.

По Невскому, возле городской думы, дефилировала осмелевшая чистая публика. Господа в шубах, дамы в манто, нагловатые молодые люди. Отсиживались зимой за надежными запорами, на старых запасах, а теперь ободрили их слухи о скором конце большевистских порядков.

У подъезда думы, покуривая, беседовали трое: высокий мужчина в офицерской шинели со следами споротых погон, гражданин в пенсне, в шляпе, с тростью в руке, и толстяк-коротышка, утонувший в бобровой шубе, над которой торчал черный «котелок». Тот, что в пенсне, горячился:

– Не понимаю, господа, большевиков, совершенно не понимаю! Распустили армию, открыли ворота бошам, а теперь сами же кричат: революция в опасности! А что делать германцам? Им заявили в Бресте: ни мира, ни войны, даже формальной юридической преграды не оставили перед ними. Им просто грех было не воспользоваться таким моментом. Я уж думаю: может, боши не так страшны для большевиков, как Учредительное собрание?

– Ленин тут ни при чем, - сказал военный, - в Бресте был Троцкий.

– Ах, дорогие мои, - вмешался толстяк в шубе.
– У Ленина с кайзером договоренность подорвать Россию изнутри. Об этом еще в прошлом году все газеты писали.

– Бред, извините за грубость!

– Отнюдь, - упорствовал толстяк.
– Это же факт, что Ленин по пути в Россию проехал через Германию. Разве во вред себе кайзер допустил бы такое?!

– Ленин, господа, прежде всего русский, волжанин, из порядочной дворянской семьи. Отец его был интеллигентен весьма.

– Известно это нам, дорогой, мой, - глушил собеседников толстяк в шубе.
– Да ведь озлоблен Ульянов Владимир казнью брата своего Александра, дал страшную клятву мстить за него властям предержащим.

– А между прочим, - сказал военный, - к отличительным особенностям германской нации относятся организованность и аккуратность. Германцы - народ справедливый, они установят строгий порядок.

– Э, дорогой мой, упаси бог от их порядков! Придут да и останутся на нашей шее.

– Не останутся. Сами германцы говорят: штыками можно делать все, только сидеть на них невозможно.

– Остро, остро!
– засмеялся тот, что в пенсне.

Из-за углового дома появилась колонна. Шли вперемешку гражданские и солдаты, все с винтовками, с подсумками на ремнях. Замыкали колонну двуколки с пулеметами. На последней повозке сидели несколько женщин с повязками Красного Креста.

– К вокзалу, господа. Это их новая армия.

– Сборная солянка, - презрительно оценил военный.
– С такой партизанщиной против регулярных войск...

– Как знать, как знать, - вступил в разговор прохожий.

Все трое посмотрели на него. Одет вполне прилично. Добротное пальто с меховым воротником, высокая шапка. Вот только на ногах сапоги - не гармонируют. Лицо худощавое, продолговатое, торчит клин бороды. Глаза под стеклами очков лукаво-спокойные.

– Интеллигенты всегда сомневаются, - ни к кому не обращаясь, произнес военный.

– Сомнение - сестра истины, - живо ответил ему новый собеседник.
– Только что получено официальное сообщение: немцы остановлены возле Нарвы и возле Пскова.

– Достоверно ли, дорогой мой?

– Утром смотрите газеты.

– А вы, извиняюсь, не журналист ли?

– Нет, я городской голова Калинин... Куда же вы? Продолжим беседу...

И засмеялся, довольный.

В марте Михаил Иванович все чаще стал замечать, что у него появляется свободное время: не только минуты, но порой и целые часы, не заполненные напряженной текучкой. Можно было спокойно посидеть в кабинете, подумать без спешки, взвесить намеченные решения. Дел у городского головы не убавилось, но теперь у него имелись надежные помощники, совершенствовался управленческий аппарат. От новых сотрудников, пришедших в управу с предприятий, из студенческих аудиторий, и от бывших чиновников, не первый год протиравших брюки по канцеляриям, Калинин требовал, чтобы они прежде всего осознали важность и ответственность того дела, которым занимаются. Ведь они непосредственно проводят в жизнь постановления Советской власти.

В хорошем хозяйстве все должно быть без сучка, без задоринки. В водопроводных кранах - вода круглые сутки, трамваи ходят бесперебойно, свет не гаснет, на улицах чистота и порядок, выгребные ямы пусты, здания отапливаются и своевременно ремонтируются. Это аксиома. Коммунальники обязаны считать такой быт нормой. А граждане и подавно. Пусть жители не видят и не знают, кто и как об этом заботится.

Конечно, за несколько месяцев запущенное хозяйство не выправишь, тем более что возникают все новые и новые трудности. Беда с домовладельцами, с хозяевами мелких предприятий. Сразу после Февральской революции, почувствовав слабость руководства, перестали они выполнять обязанности, не приносящие прямой выгоды. Ремонт в квартирах не делают, улицы и дворы не убирают, жильцов пускают без прописки, дерут с них денег, сколько вздумается. А в Петрограде около двадцати тысяч частных зданий, попробуй проконтролировать! Городская дума постановила: у злостных нарушителей дома отбирать. К тем, кто живет просторно, вселять бедноту из трущоб и подвалов.