Инвалид остановился и передохнул. Брук ушел, не дожидаясь продолжения долгой речи. Он нашел свою правду и весело повторял про себя, разнообразно тонируя:

— Деньги — это тоже философия.

— Деньги. Это философия тоже.

— Философия. Деньги — это философия.

Он плохо понимал значение слова «философия», знал только, что это что-то ученое, мудрое, доступное немногим, отрешившимся от рядовых прелестей жизни. А деньги — вещь, доступная всем. Вот и у него в кармане, например, лежат двести рублей. Он сунул руку в глубокий карман и нащупал теплую, плотную пачку бумажек. Он радостно сжал их огромным кулаком, и ему стало казаться, что все на свете понятно. Поезд за восемь рублей везет из города в город. Ночь освещают фонари. Чтоб колеса не так стучали, есть спальные вагоны. Хочешь прочесть газету и узнать всякие новости — пятак. Журнал — гривенник. Бутылка хорошего портвейна — три рубля. Подошел нищий — пятак, молись. А книги? И книги продаются, сколько угодно.

Деньги — это тоже философия.

В Киев он приехал на рассвете. Дальние родственники встретили его тепло, с поцелуями. Потом спросили, кто он такой, чей он сын, и со всяческими ошибками стали его узнавать.

В первые дни после приезда в Киев Брук людей не видел. Они проходили мимо него по улице, кое-где приходилось даже проталкиваться, чтобы проложить себе дорогу или как-то скользить, обходя густую и медленную уличную толпу. Город был многолюден, но в первые дни Брук смотрел на здания, на витрины, на вывески, на дома и не замечал неинтересных, чужих людей. За первые эти дни у него ушло рублей около четырех, он тратил деньги медленно, продлевая властную радость обладания ими.

Ему обещали достать службу. Ничего не делая, ходил он по улицам и думал о том, как мог он до сих пор жить вдали от большого города. Здесь люди. Здесь все, что выдумали они, — здесь центр. Слово «центр» он понимал хорошо, как многие давно уже перестали его понимать в бесчисленных повторениях: центральный, центральная, центральное, он понимал его так, что мог бы даже заменить понятием: середина, сердцевина, пуп. Киев! Здесь только и может стать понятно, для чего собираются деньги, как весело и страшно можно тратить их.

На пятый день после приезда в Киев родственник, у которого жил Сенька Брук, принес ему веселую новость.

— Сеня, с вас магарыч, — сказал он, снимая пальто и перекидывая при этом портфель из одной руки в другую так, чтобы не задерживаться у рукавов. Он был главным бухгалтером одного крупного предприятия и всерьез помогал Бруку. Может быть, он полагал, что чем раньше будет у приезжего служба, тем скорее тот поймет, что нельзя злоупотреблять гостеприимством.

— Выгорело, Сеня, — сказал родственник и подошел к ожидающему его обеденному столу. — Я и сам удивляюсь. В наше время достать службу!

— Большое спасибо, — сказал Брук, — я понимаю, что ваше слово кое-что значит. Только я не хочу подвести вас. Может быть, тут какая-нибудь особая машина? У нас в Шполе этого не было и я не смогу исполнить свою службу.

— Во-во-во, — подчеркнул родственник и стал хохотать. — В Шполе этой машины не было и не будет. Но я уверен, что ты не растеряешься и будешь пускать ее в ход одним звонком, как главный хозяин.

— Аэроплан, — несмело предположил толстый двенадцатилетний сын.

— Не дай бог, — перебила его мать и сказала мужу: — Что ты мучаешь человека? Скажи ему сразу.

— Ну, Сеня, — произнес родственник торжественно и вытер салфеткой губы. — Я могу тебя устроить кондуктором на трамвае.

— На трамвае? — переспросил Брук, опешив. — На каком трамвае?

— Тебе скажут на каком. На том, который ходит по улицам. Работа простая, не трудная — восемь часов в день — и очень приличное жалованье: 75 рублей в месяц.

Он ожидал восторженной благодарности, но Брук молчал, и внезапная неуклюжая тишина остановила время. Безветренная, напряженная комнатная тишина.

Наконец Брук сказал:

— Семьдесят пять рублей в месяц и восемь часов каждый день, — целый месяц кондуктором на трамвае?

Около двухсот рублей лежало у него в кармане. Он не мог забыть этого. И вдруг совершенно ясно и четко первый раз в жизни он понял, что за эти деньги он может купить не только обеды, вина, билеты в цирк или красивую женщину в ресторане, — кроме всего этого он может купить за эти же деньги право не работать на каком-то трамвае кондуктором в продолжение почти трех месяцев.

А за три месяца многое может случиться.

И он сказал, корчась от стеснения:

— Я… не возьмусь за эту службу…

— Почему? — совершенно недоумевая, спросил родственник. — Ты что, может быть стесняешься?

— Чего там стесняться, кто меня тут знает?

— Так в чем же дело?

— Я мог бы работать на этом трамвае за двух кондукторов сразу и по двадцать часов в день, — сказал Брук горячо, — если бы только это был мой трамвай, а работать на чужом…

— Ты с ума сошел. У кого это бывают собственные трамваи?