Лестница. Сердце с каждой ступенькой стучит все сильнее. Воспоминания. Я мысленно переношусь во времени обратно на реку. Вода, брызги, Люсьен и Елисей идут ко дну, холодная синь глубокой реки, отчаянье и боль потери, слезы. И я готова поплакаться в жилетку жестокой свекрови. Звонок в дверь. Удручающая тишина. Ожидание. Звуки открывающихся замков, и дверь медленно открывается.

— Валюшка, – произнесла Изольда Бенедиктовна слабым голосом так, словно ожидала моего визита.

Передо мной стояла вовсе не та элегантная женщина в синем платье и белых перчатках. На ней не было дорогих украшений: ни брошки, ни ожерелья, ни сережек. Волосы без укладки. Она даже не расчесывалась, – подумала я. Её руки заметно дрожали, как и нижняя губа, а глаза стеклянным взглядом пристально смотрели на меня. И не было во взгляде присущего Изольде Бенедиктовне высокомерия, величия; скорее раскаянье или сожаление, даже боль, как мне показалось. Передо мной стояла слабая пенсионерка в халате и комнатных тапочках на босую ногу. Резкий запах валерьянки подтвердил мои предположения – свекровь тоже человек, и оказывается её ледяное сердце тоже способно переживать.

— Паулин уже уехал на работу? – спросила я, всхлипывая, так и не решаясь якобы войти.

— Да, только недавно ушел, – свекровь достала носовой платочек из кармана и вытерла нос, – ты проходи, Валюшка, проходи. Это же и твоя квартира, твой дом, – теперь всхлипывать стала Изольда Бенедиктовна.

— Вам нездоровится? – спросила я, переступая через порог, а сама при этом дала волю слезам, готовым литься ручьем от одной только мысли о тех ужасных минутах, которые мне довелось пережить от части и по вине свекрови.

— Не обращай внимания, Валюшка, у меня весенняя аллергия, – нехитрое оправдание придумала себе свекровь. – Ох уж эти деревья, кустарники и травы. Все цветет, и от этой пыльцы даже в четырех стенах не спрячешься, – развела она руки в стороны, печально смотря мне в глаза, как преданный пес.

Я закрыла за собой дверь, опустила сумку на пол, и еще раз пробежалась взглядом по болезненному лицу свекрови: красный нос, белки глаз покрыты сеткой воспаленных капилляров. Может, у неё и правда аллергия, – подумала я, вытирая горячие слезы на своих щеках. Пришло время действовать.

–– Беда, Изольда Бенедиктовна, горе. За что судьба так жестоко меня наказала, отобрав у меня все что было? Мой маленький Елисейка, моя крошка, – я тоже достала носовой платочек и стала громко сморкаться. – Его больше нет, – кричала я, рыдая, – его забрала у меня река. Холодная, бессердечная, жестокая.

Изольда Бенедиктовна резко схватилась за сердце. Она стала задыхаться: глаза на выкате, рот открыт. Как рыба, свекровь хватала воздух, медленно приседая. Я испугалась. Мне вовсе не хотелось, чтобы она умерла у меня на руках.

— Скорую, – еле слышно произнесла Изольда Бенедиктовна, опираясь о стену.

— Сейчас.

Я побежала к телефону. Сделав глубокий вдох, набрала номер. Гудки. Занято. Набираю снова и снова. Лишь на четвертый раз на другом конце провода послышалось «Приемное отделение скорой помощи».

Тяжелое дыхание свекрови прекратилось, едва я положила трубку, вызвав врача на дом. Тишина. Поправив маленькую черную пуговичку на кофточке, я метнула в коридор. Похоже, свекровь потеряла сознание. Я взяла её за руку. Пульс прощупывался, но она еле дышала, казалось, смерть хочет забрать её на небеса.

— Изольда Бенедиктовна, очнитесь, – я слегка потрясла ее обмякшие плечи, но она не реагировала. – Вы меня слышите? Скажите хоть слово.

— Про-о-о-сти меня-а-а, – не открывая глаз, простонала свекровь, хватая меня за руку холодной, как лед, ладошкой. – Это я во всем вина… виновата.

— В чем? – её признание на скрытую камеру должно стать одним из доказательств в деле по обвинению Паулина в организации убийства Люсьена Дюжесиль, но Изольда Бенедиктовна молчала. – В чем вы виноваты?

— «Нет человека – нет проблемы», – потом опять молчание.

— О чем вы? Я вас не понимаю, – хотя на самом деле, я все прекрасно понимала, но мне нужно было её признание.

— Я любила Елисея, – на каждом слоге она запиналась, – он напоминал мне моего Бориса. Такие же черты лица. Даже Паулин не так похож на своего отца.

— Произошел несчастный случай, – сказала я, надеясь услышать от свекрови опровержение своих слов.

— Это был не несчастный случай, – Изольда Бенедиктовна на миг открыла покрасневшие глаза, – Паулин заплатил за смерть твоего любовника, желая любым способом вернуть тебя. Он очень любит тебя. Ты для него смысл жизни, как и Елисей, который отправился на тот свет вместе с твоим Дюжесилем. Умереть должен был только твой любовник. А вышло так, что невинное дитя заплатило своей жизнью за твою измену, Валюшка. Ты тоже виновата, как и я. Это я надоумила Паулина избавиться от соперника. Если бы я знала, что и Елисей погибнет, я бы низачто не пожелала смерти твоему поэту. Прости.

Эти слова с большим трудом давались Изольде Бенедиктовне. Казалось, она вот-вот остановиться, так и не сказав самого главного. Но она, не зная, что теперь по Паулину точно плачет тюрьма, все выложила, словно предчувствуя смерть и раскаиваясь в одном из самых страшных грехов – лишении человека жизни.

Звонок в дверь раздался буквально сразу после признания. Я торопливо открыла дверь. Это был доктор городской больницы с молодой медсестрой. Я пригласила их войти, и доктор сразу же кинулся к телу Изольды Бенедиктовны, которая с виду не подавала никаких признаков жизни.