Избранные стихотворения и поэмы разных лет
вернуться

Лебедев Вячеслав Михайлович
Шрифт:

СЕНТИМЕНТАЛЬНЫЕ РОМАНСЫ

Романс первый

День ото дня встаю влюбленней. И, просыпаясь по утрам, Я перелистываю сонник, Ища разгадок странным снам. А за окном моим, снаружи, Капель веселая весь день. Какую радостную лень Я снова в сердце обнаружил! И если неба синева Опять прозрачнее и чище, Кто виноват, что сердце ищет, Кому сказать свои слова!?. И целый день бродя без дела, Я напеваю о любви… Ах, как себя ни назови — Но тело — это только тело!.. …Гадаю вечером на картах И смутно жду, чего — Бог весть. …Ах, это только воздух марта, Ах, это только — двадцать шесть!..

Романс второй

Тоскую сердцем медленно и немо… Я жду того, чего не будет вновь. И жизнь с тобой мне кажется поэмой, А сон любви приемлю за любовь. И в чем любовь? В словах? Движеньях? Взглядах? Иль только в тихой музыке души? — Всё делать то, чему ты детски рада… По вечерам мечтать с тобой в тиши И чувствовать под блузкою английской, Как бьется сердце, вскрытое до дна… — А поутру увидеть близко-близко Твои глаза, туманные от сна… И в чем любовь? — Ах, ну не всё равно ли? Пусть это будет даже не любовь… — Тоскую сердцем медленно до боли И жду того, чего не будет вновь… «Годы». 1926. № 3

ТРИДЦАТИЛЕТНЯЯ

Жизнь стала медленней и проще И в очертаниях скупей. Прощайте, голубые рощи Наивной юности моей. И оставляя птичью сеть Для тяжкой рукоятки плуга, Проходит снова жизнь по кругу, Чтобы сгорать — и не сгореть. И на пустынную дорогу, Огнем полуденным паля, Сквозь молчаливые поля Выводит вещую тревогу. Моя душа — остановись! Брось посох и сними котомку. И вот с травы сухой и ломкой Взгляни в сияющую высь. Там неизменно и высоко Путями призрачных орбит Плывут миры через зенит И возвращаются к истоку. Не падай в страхе на пески, Где тень полдневная длиннеет, Когда увидишь, как виски От легкой пыли побелеют. Не бойся и не трепещи В земном, слепом и темном теле — С тобой любовь и радость пели, Как пели отроки в пещи… Благослови ж за эту треть Земную, верную подругу И жизнь, идущую по кругу, Чтобы сгорать — и не сгореть.

СТРАШНЫЙ СУД

Экстренный выпуск рабочей газеты Кричал курсивом «Бросайте труд! Завтра конец света! Послезавтра же — Страшный Суд!..» — Бургомистр встречал на вокзале Приезжающих ангелов и мямлил речь, О том, что Суда на земле не ждали, И о том, как трудно себя уберечь… Бледные ангелы в серебряной вате. Задыхаясь в поту, — был месяц май, — Отвечали любезно, что в результате, Конечно, все попадут в рай. Женщины толпились у автомобилей, Забыв на плите переваренный суп, И плача, касались шуршащих крылий, Сияющих копий и звонких труб. Вздыхали влюбленные и жалели, Что сегодня — последние ночь и заря, И что раньше, не зная, две недели Потеряли в кино и прогулках — зря… Мужчины курили, читали плакаты, И каждый был раздражен и зол, Что за эту неделю не получит платы, А в воскресенье не пойдет на футбол… И только школьник был счастлив и весел, Смотря благодарно в небесную синь, За то, что теперь уже ровно — десять, И, значит, не надо идти на латынь. Да старая нищенка у костела, Услышав с вокзала трубную весть, Встала счастливою и веселой, Потому что узнала, что Бог — есть… «Воля России». 1929. № 4

ТРАМВАЙ № 2

У трамвая номер два — веселый проводник, У трамвая номер два — шутливый вожатый. — Мост. Поворот. И лязг. И крик. Трамвай въезжает в витрину заката. Сыплется в окна розовое стекло, Поют тормоза о неожиданном плене. Девушки в трамвае звонко и светло Вскрикивают и садятся к мужчинам на колени… Вожатый смеется и звонит — «вперед!..» Проводник смеется и звонит — «на месте…» Пассажиры скуку переходят вброд И на том берегу садятся — вместе… Из мути контор проглядывают глаза, В дыму канцелярий щурятся от света. Девушки говорят: «Простите, это — тормоза!» — Но разве надо прощать за это?.. И разве странно, что за мостом Сердце в вагоне прорастает сквозь крышу. И тихо шепчет — «Мы выйдем вдвоем…» А отвечая — почти не дышит… И когда у парка остановится трамвай, Влетев, как в туннель, в теплый вечер лета, Проводник пассажирам на дорогу в рай Выдаст бесплатно голубые билеты… «Воля России». 1929. № 4

В ВОКЗАЛЬНОМ ОТЕЛЕ

На окнах отеля — бумажные розы. У пыльных зеркал оплывает свеча. По лестницам бродят свистки паровозов И в комнаты входят — не постучав… И смотрят: на отмели душной постели, Бутылками бедствий с запиской сердец, Бессонные люди считают недели И едут в Стокгольм или в Порт-Суэц. И стекла, звеня от сочувственной дрожи, Опять провожают экспресс на Симплон, Где в синих купе и томящ, и тревожен Такой же летящий, полуночный сон… И сразу решаясь — счета и билеты! Сегодня — столетие скуки и лжи… Но в ночь юбилея сигналы рассвета Твердят семафорами — ехать и жить! А завтра, проснувшись, не вспомнят, не вспомнят Вчерашнюю драму над партером крыш, Увидев внезапно из утренних комнат Над дымом разлуки встающий Париж!.. «Воля России». 1929. № 4

ТЯЖЕЛОЕ ПИСЬМО

Кряхтя и согнувшись под ношей, Письмо мне принес почтальон. Он был утомлен и взбешен. И сказал: «В другой раз — наймите себе лошадь! А я вам не вол!» — — И сбросил письмо на стол. Доска у стола — Лопнула, Жалобно, как сигнал, Атлантический SOS… Из комнаты до небес, На синий, далекий берег Божественных Америк… — Я отдал последнюю крону — Почти обед. И сказал — «Очень тронут»… Простите, что больше нет…» …Почтальон ушел, отирая пот. Шаги проскрипели в саду. Я разорвал конверт. А внутри — Только пять слов. Вот: «Больше не приду. Прощайте. Мари». «Воля России». 1929. № 4

ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ

Полдень разгоняет утреннюю мглу. Весеннему солнцу не вылезть выше. Я останавливаюсь на углу И стою так долго, Что можно было бы на меня Для разных кино наклеивать афиши: «Волга, Волга»… «История одного дня». «Сегодня — несравненная Лилиан Гиш». — Итак, я стою и смотрю: В полдень из всех дверей, Как крысы, покидающие трюм Тонущих кораблей, — Люди, люди, идут и идут… Пять… десять… пятнадцать минут… В одинаковых костюмах, с одинаковой прической, С одинаковой усмешкой; Тысячи людей — однофамильцы и тезки, Тысячи монет — не орлы, а решки Самой обыкновенной меди, С одинаковыми мыслями об отдыхе и обеде. Это — тысячи зеркал Повторяют то же изображенье: Водоворот движенья Среди бетонных скал. И в этом хаосе театральном, Улыбаясь безличьем лица, И я был таким же зеркальным, Таким же отраженным — только контур Мысли, не продуманный до конца, Картограммой забытого белого фронта, В картинной галерее десятой весны, Где бродят на цыпочках в тихих залах Такие легкие и испуганные сны… — А улица гремела и повторяла Все тот же образ, сухой и точный. И я оглядываюсь, ища источник, Центр и ось Этих движущихся отображений, Как движет в испуге ветвями растений В гуще леса запутавшийся лось. Это было похоже на цирковый трюк. И я, разгадывая его, смотрю, Как катятся ядра уличного грома. И средь них неподвижен только манекен В окне торгового дома… Весенние люди болеют хрипкой, А он, из-за зеркальных стен, Улыбается розовой улыбкой И смотрит, не мигая, прямо на солнце… «Воля России». 1929. № 7