Избранные стихотворения и поэмы разных лет
вернуться

Лебедев Вячеслав Михайлович
Шрифт:

НОЧНОЙ ПРИЛИВ

Голубые шары [2] , просветленно светясь, Изливали больничную нежность трамваям И за окнами пели: — о принц, о мой князь!.. Как сердца, от высокой любви истлевая… Но огромная ночь подходила горой, Возложив небеса на покатые плечи, И стояла над миром, как древний герой, И тушила дрожащие скрипки, как свечи. …Истлевали сердца фосфорично светясь. Подымались со дна студенистые звезды. Дикий сумрак морей над крылом твоим, страсть, Колебал отягченный и траурный воздух. И поломанный веер встопорщенных крыл Волоча за собой и хромая от злости, По песку вдоль шумящих морей проходил Бледный призрак в студеном декабрьском норд-осте. Наступает зима на полуночный край. И, чернея в снегах, ты разбит и низринут. И опять ослепляющий огненный рай. Повернувшись, плывет ювелирной витриной. Замерзает над пальмами сальный отель. Заметает проспект черный ветер Кавказа. Жарко дышит, меха раздувая, метель Над прозрачною тенью закрытого глаза. Прогоняя зевотой полночную дрожь, В автоматах, над пивом, над скукой и тленьем, Ты украдкой шершавую руку кладешь На горячий и матовый бархат коленей. И гранеными кружками стукая враз, По столам проливая тяжелое пиво, Всё глядят сотней пар обезумевших глаз На внезапно возникнувший грохот прилива… Раскрываются недра под черным крылом, Тухнут скрипки оркестра и сыпятся стены. И сквозь окна и двери шагнув напролом, Ночь выходит на сцену из бури и пены… — А в воронках смерчей опускаясь, горя, Корабли отпускают надежду на волю. С ней ты двинулась, ночь. И грохочут моря, Обдавая чугунными брызгами полюс… 1930. «Воля России». 1932. № 4-6

2

Трамвайные остановки в Праге обозначены голубыми светящими шарами. — В. Л.

ГОСТИНИЦА ПРИВИДЕНИЙ

Недвижное пламя пустынной зари Стояло в осеннем и диком проспекте. И, кажется, нас утешало: — умри. Усни, улыбнись — жить не стоит, и негде… В осеннем проспекте отчаливал мир. Вертелись волчком турникеты гостиниц, Где с желтого воска полов, как вампир, Мертвый воздух вдруг когти протянет и кинется… Мне душно… Мне душно!.. — А вы тоже так Томились и бились на черной планете? И вы задыхались от ветра атак? И вы? — Но вы вечны, вы — воздух столетья… Какою свистящей и горькой стрелой, От края до края — все сердце навылет — И вы пронзены на подушке ночной, Трепещете жизнью и смертью — не вы ли? — За окнами сад под дождем трепетал. Летели сквозь ночь голубые экспрессы. Плыл танго хрустальный и медленный вал Над сном, над курортом, над сердцем и лесом. На станции в дебрях кассир, как скворец Клевал из окошка: — «Откуда? Из Рима?»… — Шел дождь привидений. Надеждам — конец. Но вера, но жизнь — это неистребимо. Томитесь, рыдайте, — но разве не вы Восходите к небу над каждым столетьем. Смотрите — над вами, вокруг головы, Колеблется воздух в мерцающем свете… Века — но все то же! Века — и опять, Ступая все выше, мы — вместе, мы — вместе, Тяжелый багаж вероломства и мести Привыкнув по станциям — забывать… Приезжий, смотри же, ты — тонешь, ты — в море. Гостиница светится смертной тоской. И только любовь в погребальном уборе Глядит из-за стекол — и машет рукой… 1931. «Воля России». 1932. № 4-6

ВЫШЕ НЕБОСКРЕБОВ

Как жаль, что в Европе нет небоскребов, Чтобы моя душа Могла развеваться, как флаг созидания, На самой верхней балке конструкции, Приветствуя поступь надзвездных судеб, Идущих облачно над тобой. Ты бы закрыла пустые впадины Окон, ослепших от копоти и мелочности, — Легкими складками торжества. Ведь ты, как Адам на рассвете рая, Должна назвать миллионы вещей, Чтоб они жили в прозрачной вечности, Светясь твоим разреженным светом, Так, чтоб лебедки портов и построек, Распевая в дыму лебединые песни, Отлетали бы стаями — в бессмертье. И только ты, оставаясь на пристани, Будешь подымать фонари отплытия Своей желтеющей, человеческой рукой… «Скит». I. 1933

ЗВЕЗДА АТЛАНТИДЫ

В ночь после смерти дымился в свечах Эдиссон. Звезды летели над яблочным садом в Тамбове. Над горизонтом широкий полуночный сон Шел, наклоняясь, как ангел, сраженный любовью. Ангел мой! Ты ли вдруг в поезд, мерцая, входил На остановке в последнем рабочем квартале. В радио пел. И в кино с полотна говорил. В аэроплане летел — и крылья на солнце пылали… О, пропылай надо мной еще тысячу пышных веков! Веет бессмертьем торжественный веер заката. Видишь, как жизнь отягчает твой бедный улов, О рыболов мой! Ужель и за это — расплата? Чем ты заплатишь, откуда возьмешь ты обол? — В сети антенн бьет прибой вневрем енного гуда. Вихри хрипят. А в конторах, подпрыгнув на стол, Бегут, рассыпаясь, сухие персты Ундервуда. Эти ль персты, разыграв — как концерт — бюллетень, Вдруг запоют, зарыдают, что жизнь всё короче, В горло, как в скрипку, вонзясь за утраченный день Перед лицом неожиданно-глянувшей ночи. Может быть, ночью и я на разливе взволнованных лет, Трепеща, как святой, и прощая земные обиды, Ринусь в темный простор по шумящей дороге комет От последней горы потонувшей в морях Атлантиды… «Скит». I. 1933

НЕУЗНАННЫЙ ГОЛОС

Непонятен, дик и непорочен, Словно флагом огненным обвит, Над густым амфитеатром ночи Бродит голос праведной любви. Он проснулся, ничего не помня, В первый раз увидев ночь — и свет На полу огромных черных комнат, Серебром упавший на паркет. Встал и вышел. Мир был пуст и ясен. И, раскинув крылья над кино, Он запел, бессмыслен и прекрасен, И стучался лапами в окно. …И всю ночь он плыл. Не умолкая, И об стены бился, как слепой. Голубей разбуженная стая Крыльями плескалась над толпой. И всю ночь сквозь грохот ресторана Жизнь он звал, он звал любовь мою. И, охрипнув к утру, у фонтана Жадно пил холодную струю. Дикий и взъерошенный, как заяц, На заре он вымок и продрог. Так ушел, домов едва касаясь. И никто его узнать не смог. 1933

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДУШИ

Наполовину климат отменив — Пустынь и зорь, остолбенев с вокзала, Душа проявит черный негатив И выставит в небесных окнах зала. И влажный день, как пестрое яйцо, Весь в крапинках сырых вороньих криков, Дохнет весной и жалостью в лицо, К сиренам труб мечтательно привыкнув. С полей апрель проходит налегке Растапливать разряженные парки. Он руку протянул ей, а в руке — Твой первый день, блистательный и яркий. Прохожим был невнятен тот язык, Но явственным — ответ и возвращенье. И радости, которым птичий крик На целый век надпишет посвященье.

БЕЛЫЙ КРЕСТ

Тусе(неразб.)

Ты плачешь ночью во сне — И другая жизнь тяжела. В этой первой твоей весне Ты так тихо и сонно жила. А вокруг поезда бегут, В небесах самолеты гудят. Все тебя — и сквозь сон — зовут, Чтобы ты вернулась назад. — Помнишь музыку по вечерам, Лунный город и Древний мост? Помнишь, помнишь? Останься там, Под охраною верных звезд… Ходят в мире любовь и труд, Метят двери белым крестом. Перед дверью руки растут, Закрывая от бури дом. И ветвятся руки твои, Чтоб коснуться, закрыть, помочь… Ослепленные соловьи В них поют целый день и ночь. Ты им вторишь в полночный час И, проснувшись, расскажешь мне, Как закат пламенел и гас, И не мог догореть в огне. Видишь, в горе бессмертней жизнь! Не жалей же, что счастья нет. Над тобой эта древняя высь Проливает безбрежный свет. Полотно окружных дорог, Как змея, обползает наш дом. — Я для жизни тебя сберег И отметил белым крестом.

ПИСЬМА РАЗЛУКИ

Вокзалы гремели, как землетрясение, И воздух был душен от слез и разлук. Солдаты из Армии Спасения Пели псалмы и теснились в круг. Мы расставались и уезжали. За бледными стеклами рос восход. Теплое облако нашей печали На окнах купе обращалось в лед. И леденея, и холодея, Звездный экспресс замерзал в пути. Мы уходили, уже не надеясь Когда-нибудь снова на встречу прийти. — Но ты упрямствуешь, повторяя О вечности жизни у врат крематория. Но ты колеблешь ограду рая Внезапным прибоем земного горя. И, изнемогая, всё просишь упрямо Хоть отзвука, эха любви и веры, Пока столетье топталось, как мамонт, У первобытной твоей пещеры. И только пьяный тапер в трактире, Все письма разлуки сыграв без нот, Под утро тебя убедил, что в мире Любовь под рояльною крышкой живет… «Скит». II. 1934