Но Макеев обрел свое имя не на сухопутье. Славу ему принесли баллистические ракеты для подводных лодок. Вначале подводные корабли находились на положении золушек, их оснащали той же Р-11. Делать специальную флотскую ракету казалось нерациональной тратой усилий. Ни Генеральный штаб, ни Устинов, ни Королев не считали эту ветвь ракетной техники особенно перспективной. К тому же флот предъявлял требования жесткие: там и соленая вода, и качка, и многое другое, о чем на земле и не слыхивали. Сергей Павлович с легким сердцем уступил морское поприще Макееву.

Прошли десятилетия. Из «пионера» Виктор Петрович Макеев превратился в маститого конструктора, стал академиком. В его конструкторском бюро родилось самостоятельное морское, и не только морское, направление в отечественной ракетной технике. Конкуренции своему учителю он при жизни Королева никогда не составлял, выбирал тропки, далекие от сферы интересов Сергея Павловича.

Пока отец готовился к одному из серьезнейших испытаний за всю свою карьеру — созданию совнархозов, Королев заканчивал приготовления к первому старту Р-7. Оба события выпали на май 1957 года. Старт «семерки» не раз откладывался из-за постоянно возникавших неполадок, переползал с одной даты на другую. Наконец установили последний срок. Как-то вечером отец невзначай сказал мне, что испытание межконтинентальной ракеты назначено ориентировочно на первые числа мая. С того дня я с нетерпением ждал: когда же? Волновался, переживал, надоел отцу расспросами.

Как идут дела, отец и сам не очень представлял. Он считал, что излишнее внимание начальства при подготовке к испытаниям ничего, кроме вреда, не принесет. Звонки сверху нервируют, даже если высокий абонент на том конце провода советует не торопиться. В спешке можно что-то упустить, а в таком деле каждая мелочь становится решающей. Любая промашка, небрежность оборачивается катастрофой. Да и чем он может помочь? Дело за инженерами, за специалистами.

— Если будет надо, Королев позвонит сам, мы так условились, — отбивался от меня отец.

Он понимал мое нетерпение, не сердился. Ему и самому не терпелось поскорее получить радостную весть. Но… Оставалось ждать звонка Королева. Я не выдерживал, снова и снова переспрашивал отца. Вдруг Королев уже звонил, а мне об этом отец не сказал. Может же он забыть.

Нет, он не забыл. Вечером 16 мая отец пришел домой мрачный. Отправились на обычную прогулку, отец, казалось, не замечал меня, молчал, задумавшись. Я не рискнул вмешаться, хотя и понял: что-то случилось. Но что? Наконец отец прервал затянувшееся на несколько кругов молчание:

— Королев звонил, пускали вечером «семерку», — произнес он. — К сожалению, неудачно. Загорелся один из боковых блоков, и она взорвалась в воздухе.

Это известие почему-то представилось мне просто трагическим. Сейчас мое отчаяние кажется немного смешным и чрезмерно наивным: что такое неудачный пуск? Неизбежный эпизод в работе конструктора.

Тогда же я от расстройства, не зная, что и сказать, глупо спросил:

— Что же теперь будет?

Отец удивился. Моих переживаний он не заметил.

— Что будет? — переспросил он. — Разберутся в причинах неудачи, устранят дефекты и пустят следующую. У них ведь не одна ракета. Главное — старт цел. Вот если бы его разрушило, задержка растянулась бы надолго.

Отец замолчал, давая понять, что тема исчерпана, дальше обсуждать нечего.

Через шесть лет после памятного старта «семерки» я впервые приехал в Тюра-Там (Байконур) пускать «Полет-1» — спутник-антиспутник, разработанный в конструкторском бюро Челомея. В свободный день сержант-сверхсрочник, водитель закрепленной за нами старенькой «Победы», повез меня показывать местные достопримечательности, в том числе и знаменитый королёвский старт, вторую площадку. Там он мне рассказал:

«Посмотреть на первый старт «семерки» наехало множество московских генералов. О том, чтобы разместить их всех в командном бункере, не приходилось и мечтать. Королев распорядился в километре от старта соорудить для гостей деревянную трибуну с дощатым реечным навесом, защищавшим от припекавшего майского солнца. Поодаль отрыли блиндаж-щель. На всякий случай.

На глазах у генералов ракета завиляла в воздухе, четыре боковушки отцепились от центрального материнского тела и огненным фейерверком разлетелись в разные стороны. Одна ушла в сторону монтажно-испытательного корпуса, в нем собирали следующую ракету. Другая, как показалось наблюдателям, летела прямо на них. С неба на их головы падал огненный шар. От такого и закаленным войной генералам стало не по себе. Отталкивая друг друга, они кинулись в блиндаж. В узком проеме дверей возникла пробка, вспыхнула короткая потасовка. К счастью, все закончилось благополучно, ракета пролетела над трибуной и взорвалась в нескольких сотнях метров. Над степью заколыхался грязно-черный дымный гриб. Увидев, что опасность миновала, генералы обрели приличествующую их чинам степенность и, делая вид, что ничего не произошло, потянулись назад под навес. В последующие за аварией дни солдаты собирали там на сувениры оторванные в давке от мундиров блестящие генеральские пуговицы с гербами».

На самом деле первая авария Р-7 прошла более буднично — ракета развалилась на части не на старте, а почти через сто секунд полета. Ее обломки упали далеко в пустыне. Описанный же сержантом фейерверк случился значительно позднее, в 1960 году, тоже весной, 19 апреля, при запуске очередного «лунника». И генералов там не было, максимум пара полковников, к тому времени старты Р-7 стали рутиной. Тем не менее я решил воспроизвести его рассказ без всяких изменений. Ведь именно так рождаются легенды, которые порой становятся историей.