Инструкции же вновь назначенному командующему были даны совсем иные. В беседе с Коневым отец советовал ему попытаться возобновить дружбу со своим американским коллегой (Конев и Клей когда-то поддерживали добрые отношения), не уклоняться от контактов и встреч.

Постепенно с обеих сторон наметилось потепление. Когда в начале сентября два американских истребителя Ф-84 нарушили воздушное пространство ГДР, их не сбили, хотя такая возможность имелась. Исполнялась команда Москвы не совершать действий, способных обострить напряженность. Успокаивались и за океаном. В речи в ООН, произнесенной президентом Кеннеди 22 сентября, он, отмечая неизменную непреклонность США по вопросу о Германии, сказал: «Абсурдно предполагать, что мы развяжем войну только для того, чтобы предотвратить подписание Советским Союзом и Восточной Германией так называемого мирного договора…

Опасный кризис в Берлине возник из-за угрозы жизненным интересам западных держав и свободе Западного Берлина. Мы не можем игнорировать эту угрозу… но мы верим, что мирное решение возможно…»

Отец по достоинству оценил сделанный шаг. В качестве ответного жеста доброй воли «Правда» перепечатала из газеты «Нью-Йорк пост» статью Джеймса Уэслера о президенте США Кеннеди. Лейтмотивом статьи являлись два тезиса: у президента нет иллюзии в отношении ядерной войны, а поэтому он ищет пути для достижения почетного мира, хотя, как и всякий человек, не застрахован от ошибок.

Я позволю себе немного задержаться и расскажу, как возникла необычная манера двух руководителей великих держав переписываться через, казалось бы, случайных лиц.

В Вене в беседе один на один оба посетовали, что официальная переписка через внешнеполитические ведомства — Министерство иностранных дел у нас и аппарат Государственного секретаря у них — очень медлительна и тяжеловесна. К тому же Кеннеди не очень полагался на Государственный департамент: тамошние чиновники нередко тормозили его внешнеполитические инициативы, навязывали собственную точку зрения. Президент предложил установить частный неофициальный канал связи в обход всех формальностей. Со своей стороны в качестве курьера он выбрал Пьера Сэлинджера, пресс-секретаря Белого дома. Отец выдвинул Михаила Аверкиевича Харламова, заведующего отделом печати МИД СССР. Правда, один постоянно находился в Вашингтоне, а другой жил в Москве. Поэтому в качестве посредника выбрали доверенное лицо — полковника Георгия Большакова. Он постоянно находился в Соединенных Штатах и совмещал три функции: журналиста, отличного переводчика и резидента советской военной разведки (ГРУ). Его кандидатура устраивала и отца, и Кеннеди, — оба не сомневались, что при такой разносторонности Большаков сумеет справиться со своими непростыми и крайне ответственными новыми обязанностями.

В сентябре пришло время пустить новый канал в дело. Ожидалось уже упомянутое мною первое выступление президента США в ООН. Его содержание очень беспокоило отца. Куда повернут США: к войне или к поиску выхода из тупика?

В Нью-Йорк Кеннеди отправился в сопровождении Сэлинджера. Как только тот поднялся в свой номер в гостинице в Манхэттене, раздался телефонный звонок. Звонил Большаков. Казалось, он был осведомлен о каждом шаге пресс-секретаря Белого дома. Он очень просил встретиться с Харламовым, который прибыл в ООН вместе с Громыко и привез важное секретное послание, предназначенное только для ушей президента. Сэлинджер догадался, что связь заработала, и назначил встречу на 7.30 вечера в своем номере. Он предупредил Большакова, что ему с Харламовым нельзя появляться в холле отеля, где рыщет целая свора журналистов. Один из агентов секретной службы будет ожидать гостей у служебного входа и проводит их по назначению.

Едва обменявшись рукопожатиями, гости приступили к изложению цели своего визита. Первым делом Харламов поинтересовался реакцией Кеннеди на доверительную информацию, переданную через Сульцбергера. Сэлинджер ответил, что ничего не знает об этом.

Прошло около двух недель после приема отцом Сульцбергера. Отсутствие реакции из-за океана на его слова заставляли предположить, что они не достигли адресата. Отец торопился, его предложения Кеннеди должен узнать до выступления в ООН.

Харламов начал, торопливо глотая слова, излагать заученный им текст. Речь шла о слишком важных делах, чтобы допускать импровизацию. Большаков едва успевал переводить. Сэлинджер предложил не торопиться. Время есть. Президент сейчас на спектакле в бродвейском театре, потом будет ужинать с друзьями, так что в запасе несколько часов.

В сообщении отец отмечал, что наращивание американских вооруженных сил в Германии и ответное усиление советских формирований представляют реальную угрозу миру. Он предлагал вернуться к рассмотрению американских предложений по Берлину на будущей встрече. Пока же, по его словам, следовало воздержаться от нагнетания обстановки, а особенно не связывать стороны ультимативными требованиями. От них недалеко и до столкновения, ведь никогда нельзя знать точно, до какой черты противник готов уступать.

Отец предлагал не откладывать встречу надолго, так как все время присутствует угроза вооруженного столкновения в самом Берлине. Харламов особо подчеркнул, что Хрущева очень беспокоит, чтобы выступление в ООН не было бы столь воинственно и ультимативно, как телевизионное обращение 25 августа. Дальнейшая эскалация конфронтации может привести к непрогнозируемым трагическим последствиям.

Президент позвал к себе пресс-секретаря около часа ночи. Он не получал никаких известий от Сульцбергера. Видимо, тот счел предложенный отцом способ общения двух руководителей чересчур экзотическим.

Президент заставил Сэлинджера по нескольку раз повторять основные положения послания. Затем он долго стоял у окна, раздумывая. Наконец принял решение. «Послание можно трактовать лишь в том смысле, — произнес Кеннеди, — что, раз Хрущев готов выслушать нашу точку зрения по Германии, он не собирается заключать мирного договора с Ульбрихтом, по крайней мере в этом году. И это неплохая новость».

Несмотря на поздний час (половина второго ночи), президент разбудил государственного секретаря Дина Раска и не менее получаса обсуждал новость по телефону. Затем он продиктовал Сэлинджеру ответ, который тот должен был зачитать Харламову на следующее утро.