– Чего, хорош чесночок?
– осведомился старик.

– Воды... воды дай!!!
– заорал я, ладонью нагнетая воздух в пылающий рот.

Старик кивнул, молча ушел и вернулся с большой кружкой кваса. Я залпом опорожнил кружку и только после этого смог перевести дыхание. И с тоской подумал, что альтернативная реальность никуда не делась. Но все равно, чужой мир, по крайней мере этот его угол, до ужаса похож на Россию...

– Ну и злодейский у тебя чеснок!
– прохрипел я, вытирая слезы.

– Злодейский, не злодейский, а теперь вижу, что ты добрый человек, а не навь хитромудрая. Зови свою девку.

– Ее тоже будешь чесноком почевать?

– А то!
– заявил дед.

Домино мужественно прошла проверку чесноком, и после этого старик открыл нам калитку.

– Ну вот, пожалуйте, гости дорогие!
– провозгласил он не без торжественности.
– Коли убого тут для вас, не обессудьте, мы люди простые.

– Так мы тоже не короли, - сказал я, осматриваясь.
– А ты что, один живешь?

– С женой. Только хворая она нынче, спину надорвала, лежит. Так что горячей еды не ждите, некому ее сварить. Если только девка твоя нам похлебку не сварит.

– Я не девка, - набычилась Домино.
– Но если есть из чего варить, помогу охотно.

– Есть, а как же. Сомья голова, лук и репок изрядно. Коли уху сваришь, сами и похлебаете. Только...

– Чего?

– За еду расплатиться бы надо.

– А вот это сложнее, - сказал я.
– Понимаешь, отец, денег у нас нет.

– Да, это наш большой геморрой, - вставила Домино.

– Чего? Это хуже, - нахмурился старик.
– Вы в путь без денег пошли?

– Были у нас деньги, да кончились.

– Плохо, - дед стал еще мрачнее.
– Нет денег, нет еды.

– Да ты не беспокойся, - сказал я, обрадованный пришедшей мне идеей.
– Мы тебе натурой отработаем. Хочешь, дрова тебе поколю.

– А давай, - просиял старик.
– Вон топор, вон полешки. Хорошее дело сделаешь.

Дров я старику нарубил много. Куба три, не меньше. Руки мои отваливались от усталости, ладони покрылись волдырями, спина ныла с непривычки, но дед остался доволен.

– Могешь, - похвалил он, похлопав меня по плечу.
– А я уж по виду твоему за малахольного тебя принял.

Вечеряли мы втроем, за большим дощатым столом. Похлебка у Домино получилась жиденькая и невкусная: может, с солью было бы лучше, но соль дедушка зажал. Бабуся есть с нами не стала, осталась лежать на печи, наблюдая за нами умильными слезящимися глазками. Судя по всему, бабушка давно и плотно пребывала в глубоком маразме. У деда оказался завидный аппетит - он умял чуть ли не половину котелка и полкаравая хлеба и только потом с пресыщенным вздохом отложил ложку.

– Хорошо, - резюмировал он.
– Теперь можно поговорить малость, и спать.

– У меня глаза слипаются, - сказала Домино. Я так понял, беседа с нашим старичком на сон грядущий ее не прельщала.

– На сеновале спать будете, - заявил дед.
– Ночи нынче теплые, не продрогнете.

– Так главного ты мне не сказал, отец, - начал я, - как в город-то пройти?

– А тебе в какой надобно?

– Ну, в самый главный, в стольный, - осторожно пояснил я.

– В Проск что ли? Никак, к государю на службу собрался?

– Собрался. А что, не примут?

– Может, примут, может, нет. Но дело твое. До Проска далековато будет, дня четыре пути, если на закат идти по большой дороге. Зато безопасно - по тракту часто обозы ходят, да ратники государевы за порядком смотрят. Верстах в пяти отсюда деревня есть, называется Холмы. Большая деревня, там постоялый двор есть и лавка хорошая. Но оставаться там ночевать не стоит. Беспокойно у них стало.

– Упыри, что ли?

– Третьего дня в деревню я ездил, овчины и шитье бабкино продать, да кое-чего прикупить, так слышал, как люди про мертвяка рассказывали.

– Мертвяка?

– Ну да. Говорят, завелся у нас в округе мертвяк. Откуда взялся, неведомо: может, выполз из могилки безвестной, а может, река его принесла с верховьев, к нашему берегу прибила. По ночам к самим домам подходит и воет так тоскливо, что жуть всех берет.

– А чего это он?
– Я поежился, потому как пробрало меня по хребту мелким холодком.