Люська была серая кошка с немигающими зелеными глазищами. Где-то я читал, что кошки вышли из Египта, эта была истинная египтянка. Она признавала лишь власть фараона, то бишь Сергея, хозяина дома, обожала черный хлеб, и любимым ее развлечением было дразнить собаку Тоньку. Поймав, например, крысу, Люська съедала голову и туловище, а хвост относила Тоньке. Та обиженно отворачивалась. Тогда Люська вытаскивала из Тонькиной миски кость и клала ее там, куда Тонька не дотягивалась. Та приходила в ярость, бесновалась на цепи, визжала, царапала когтями землю, и кость лежала в сантиметре от ее лап. Это можно было бы назвать издевательством, если бы Люська лишала Тоньку кости навсегда. Но Люська, потешившись минут пять, подбрасывала кость подруге и убегала по делам — на крышу, где она любила спать, в кусты на охоту или через дорогу к черному коту Мусику, который, по-моему, ее боялся.

Тонька была у нас сторожем. Она сидела на цепи, лаяла на чужих и была сколь честна, столь и простодушна. Настоящая сторожевая собака. Черная, как смоль, она часами лежала в тени, следя одним глазом за мухами, вторым за нами. Во время обеда Тонька испускала скулящие вздохи, от которых становилось совестно не только мне или жене, но и Егору.

— Папа, можно, я ей дам кусок колбасы? — спрашивал он.

— Я ей полную миску борща налила! — оправдывалась жена.

— В миске уже пусто, — говорил Егор.

— Тебе бы только колбасу не есть, — бурчал я. — Вон Люська не просит, ей больше и достается.

— Люська на свободе, — резонно возражал Егор. — И хлеба не жалко.

Это было истинной правдой. Люська возлежала, как Нефертити, у ног Егора, и в упор нас не видела. Ради интереса мы клали у ее морды маленький кусочек сырокопченой колбасы и большой кусок черствого хлеба. Обнюхав то и другое, Люська хватала хлеб в пасть и уходила за куст. Кусочек колбасы, естественно, доставался Тоньке.

По вечерам к нам приходили хозяева, Сергей и Надя. Летом они переселялись к родителям Нади.

— Не заработаем на курортниках — не проживем, — признавался Сергей. — Нынешняя зарплата — это как муха на завтрак Тоньке.

Тонька, услышав свое имя, радостно взвизгивала.

Вот с ними-то, Сергеем и Надей, приходил Швондер, маленький, хмурый, слепой кобелек. Сергей сидел с нами за столом, Люська, устроившись у него на коленях, облизывала ему живот. Швондер лежал на земле, прижавшись к ноге Сергея.

— Он теперь без меня ни шагу, — рассказывал Сергей. — Я его щенком подобрал в гаражах. Хороший песик, но злой. Особенно не любил милиционеров. Как увидит мента в форме — штаны готов порвать. Ну и напоролся однажды, приполз весь в крови. Я его отпоил, отходил, но смотрю — стал слепнуть. То на табуретку наткнется, то на колесо. По голове, видно, сильно стукнули. А в гараже, сами знаете, штыри, углы, железяки. Наткнулся одним глазом, вторым, теперь ничего не видит, только за мной и бегает. Когда через дорогу переходим, я его на руки беру. Жалко.

— А почему Швондер? — спросил я. — Неужто такая сволочь?

— Да нет, его сначала Карданом звали. В гараже ведь родился. А потом пришел один. «Это что, — говорит, — за Швондер?» С тех пор и пошло.

— Мы его Шмондером называли, — сказала Надя, — а потом посмотрели кино и узнали, что Швондер. До сих пор путаем.

— Так он Швондер или Шмондер? — строго спросил Егор.

— То и другое, — засмеялся Сергей.

Люська, закончив с животом, уже облизывала грудь Сергея.

— Надо же, как она тебя любит, — сказал я.

— Как черный хлеб, — кивнул головой Егор.

— Но когда она крысу сожрала!.. — сказала моя жена и содрогнулась.

Да, картина была впечатляющая. Утром Люська поймала крысу и принесла к нашему столу похвастаться. Мы столпились вокруг, Егор попытался схватить крысу за хвост, но я не позволил. Люська осмотрела нас, дернула тонким, как веревка, хвостом и с хрустом откусила крысе голову. Жену затошнило, она ушла в дом. Егор сел на корточки и стал наблюдать, как Люська разделывалась с добычей. Он-то и рассказал о хвостике, подаренном Тоньке.

— Теперь Тонька как увидит Люську, хватает зубами миску и поворачивается спиной, — захихикал сын. — Боится, что снова кость отберет.

— Ее здесь, наверно, все боятся, — согласился я.

— Все не все, но в обиду себя не даст, — погладил кошку Сергей.

Мы пили мускатное вино, которое Сергей брал на заводе «Магарач», и говорили о здешней жизни. Море, пальмы, роскошная Медведь-гора, нависающая над поселком, оздоровительный комплекс «Крым», когда-то знаменитая здравница министерства обороны СССР, — и тоскливая жизнь отщепенцев, в одночасье потерявших и родину, и достаток.