— Если я предположу, что вы перепутали корпуса и офисы, я не слишком глупо буду выглядеть? — без тени иронии спросил Старостин, и я разглядел над его головой поднимающийся вверх сигаретный дымок.

— Нет, конечно, — процедил я, пробуя шевельнуть простреленной ногой. К сожалению, или к счастью, сделать этого мне не удалось. Я был привязан к стулу.

Старостин вздохнул.

— Но какой ущерб причинили делу — это-то вы понимаете?

— Да, конечно.

Старостин расчесал голову руками и тяжко выдохнул.

— Ну, сволочи… Ну, сволочи…

Молчанов приблизился и изо всех сил врезал мне в челюсть. Кровь вылетела изо рта, в голове запел цыганский табор. Мне не кажется удивительным, что главным в нашей банде он считает меня, а не начальника отдела. Со мной Молчанов провел, наверное, куда больше времени.

— Да не бей ты его! — взревел Сергей Олегович. — Что изменится от этого?.. Ну, сволочи… Господин Чекалин, не откажите мне в удовольствии потолковать со мной. Я неплохой логик. Тот, с кем вы сюда пришли, знает это.

Босс, стиснув зубы, сидел неподвижно, я же крутнул затекшей шеей.

— Почему бы нет.

— Вам известно, что вы больны раком?

— Мне известно это. В этой компании, кажется, все больны. И не только раком.

— М-да, — сказал Старостин и откинулся на спинку, — вы далеко зашли в своих изысканиях, — и президент многозначительно посмотрел на начальника СБ.

— А разве я не говорил, что эту тварь нужно останавливать без сложных комбинаций?! — вскипел Молчанов. — Разве я не был против его принятия на службу?! Кажется, это вы и этот деятель, — он кивнул на неподвижного начальника юротдела, — уверили меня в том, что он нужен компании, как воздух!

— Не ори, поц.

Эта короткая и смачная, как щелчок бича, фраза заставила Молчанова съежиться и заткнуться. В глазах Старостина, которые разглядывали Молчанова, я увидел стальной блеск. Раньше я его не видел.

— Если вам известно, что вы больны, тогда, должно быть, вам известно и то, что имели возможность победить болезнь, — Старостин посмотрел на два лежащих на столе в углу комнаты набора. — И нет никаких сомнений в том, что я вылечил бы вас. Тогда странно все это, — и он указал мне пальцем на моего босса. — Зачем вы с ним пошли? Почему не предупредили меня?

— Потому, быть может, что о моей болезни сообщил мне он, а не вы. Вы неплохой логик. Так раскиньте мозгами.

Старостин выбрался из кресла и сделал два круга вокруг стульев.

— Вы правы. Но зачем вы уничтожили устройство? Вы хотели забрать шприцы и смыться?

— Да, вы неплохой логик.

— А вы не боитесь последствий?

— Смерти, что ли? — уточнил я, сплевывая накопившуюся во рту кровь. Какая-то часть ее не долетела до пола и окрасила мою рубашку. — Мне два месяца осталось, так что рискнуть стоило.

— Два месяца! — тихим шепотом вскричал Старостин. — Да знаешь ли ты, сопляк, что значит один день боли?! Один час ее?! Мгновения, тянущиеся, как годы, разрезающие мозг тупым ножом!..

Глаза его вращались, как у сумасшедшего, который узнал, что он сумасшедший.

— Заприте дверь! — вскричал он.

— Тут все равно никого, кроме нас, нет, — огрызнулся Молчанов, и я стал догадываться, что эти двое стоят на одной ступени иерархической лестницы, да только не всем позволено знать это.

— Я объясню тебе, негодяй, что значит боль!

Он завел руку за спину и щелкнул пальцем. И один из присутствующих докторов протянул ему новенький несессер. Вжикнув молнией, Старостин обнажил содержимое, и я увидел несколько заполненных шприцев. Хорошее окончание дня… Подумав об этом, я машинально посмотрел на настенные часы над дверью. Я оказался не прав. День новый только начался. Было три минуты второго. Смертников колоний особого режима выводили на казнь в три часа. Со мной что-то торопятся.

— Сначала ты посмотришь на это со стороны, — подумав надо мной со шприцем в руке, проговорил вдруг Сергей Олегович и двинулся к помертвевшему от ужаса начальнику юротдела.

Нам, и мне и ему, ввели какое-то обезболивающее, и теперь мне стала понятна такая гуманность. Нужно, чтобы побочные болевые ощущения не мешали чувствовать главное.

Игла впилась в плечо моего босса, и он еще до того, как Старостин отошел от него, выгнулся дугой и закричал…

Я смотрел на муки своего подельника, стараясь не пропустить ни единой судороги. Через некоторое время игла корпоративного наказания войдет в меня, и мне хотелось быть готовым к тому, что чувствовал сейчас он. Пена валила из его рта, радужные оболочки съехали куда-то в сторону, так что глаза выглядели как два бельма. Он кричал что-то нечленораздельное, извивался всем телом, и испытал бы, наверное, невероятное облегчение, если бы был развязан. Выгнись он колесом, ему было бы куда лучше…