Неизвестно
Шрифт:
Глава двенадцатая
Если с земли смотреть на вершину трубы, где уместился Бабий, то ничего особенного не почувствуешь. Ну, сидит там, на верхотуре, работяга, ведет кладку. Раствор — шлеп! Мастерок — чирк-чирк! Но Ленчик-то знает, каково быть там. Никто не скажет, что Ленчик боится высоты. Все видели, как и у него верховик пузырил рубаху. Только никто в ту минуту не припадал к Ленчиковой груди и не слышал, как билось его сердце. Бабий настойчиво спрашивал: «Мозги кружатся?» Ленчик мотал головой. «Нет». А сам старался не смотреть вниз. От кого-то слышал — помогает.
Бабий бросил мастерок на подмостки, свесился через карниз, крикнул:
— Эй, Чепезубов! Шабаш!
И спустился на землю — время обедать.
Прямо на кирпичах, подостлав газету, разложили хлеб с маслом, помидоры, бутылку с молоком.
— День-то какой! А! — мечтательно проговорил Ленчик.— Последний такой нынче. Посмотри вокруг. Цветет и благоухает.
— Листья эти, что ли, благоухают? — усмехнулся Бабий, сгребая носком сапога шелестящий листопад.
— Что ты понимаешь? Сама природа шепчет: «Займи, да выпей».
— Выпить хочешь?
— Ну.
Бабий хмыкнул.
— Дай пару рублей,— попросил Ленчик.
— Пары рублей у меня нет.
— Ну дай хоть полтину на пиво — душу ополоснуть,— не отставал Ленчик. Он подкинул на ладош! бутылку с молоком, ждал, не откупоривал — может, Бабий выдаст полтину. Тогда молоко молено отдать ему.
— Полтины у меня тоже нет. А ты чего корчишься?
— Мутит в грудях.
— Пил бы меньше, не мутило бы. Что за привычка? Как с похмелья, так «пойду, выпью». Зачем?
— Опохмелишься... и так приятно побаливает голова.
— Вредно это... опохмеливаться,— с чувством сказал Бабий.— Вот я — никогда. Ша!
— Душу ты мне просветил! — Ленчик умоляюще посмотрел на Бабия, постучал тонкими длинными пальцами в грудь.
— А отчего ты пьешь7
— От темноты! От темноты!
— Не кривляйся.
Бабий запрокинул голову, пил молоко, не отрываясь, до последнего глотка.
— Мне бригадир и то давал в долг,— продолжал Ленчик. — Трубин давал. Григорий Алексеич. А ты?
— Что-то он тебя вроде как и не замечает после того, как одолжил. Может, не вернул должок?
— Мы не из таких,— обиженно проговорил Ленчик.
— А из каких?
— Узнаешь. Не такие за меня брались.
После обеда Бабий снова на верхотуре. Ветер вместе с листьями швырял на землю его сорванный голос:
— Давай, давай! Кирпича нету!
Ленчик нажимал кнопку «вира» — лебедка тащила в поднебесье бадейку с кирпичом. За бадейкой лез на трубу Ленчик. Надо привыкать к высоте. И надо помогать Бабию — подавать кирпич. В ушах свистел верховик, слезы набегали на глаза. А труба кренилась. Вот рухнет... Ленчик старался не думать о трубе. «Загляну вечером к Флорочке, может, в киношку сходим».
Бабий косился на Ленчика:
— Голова как?
— Что голова? Нормально.
— Ну-ну. Заруби на носу — во всем слушаться старшего. Святой закон верхолазов.
Шлепался раствор на кирпич. Мастерок — чирк-чирк! Еще долго-долго шлепался... И долго-долго мастерок чиркал... Труба кренилась, вздрагивала всем своим каменным нутром.
Ровно в четыре Чепезубов, напевая мотивчик «У каждой работы имеется срок», подошел к лебедке и включил сирену. Бабий старался перекричать ее. Ленчик разводил руками: ничего не с 1ышу. Гот показывал сверху палец. Это означало: надо уложить еще кубик, а пото м — по домам. Но Ленчику не до кубика. Раздражение к Бабию не проходило с самого обеда. «Пожалел полтинник... Нужно мне тут выламываться на него»,— думал Ленчик и хотя сознавал, что «выламывается» не на него, все же распалял себя. «Тоже мне, воспитатели!»—бурчал он, думая уже не о Бабии, а о Трубине.
Умолкла сирена и теперь можно разобрать Бабия:
— Слышь, Ленчик! Пока тепло, надо жать. Потом хуже будет.
Ленчик знал, что «потом хуже». Наступят холода и на трубе без «тепляка» не усидишь. Пока тепло, надо жать. Но раздражение набухло уже горячей волной в груди. Оно подхватывает и несет Ленчика подальше от трубы, от лебедки, от Бабия.
Нарушен святой закон верхолазов. Чепезубов ослушался старшего. Такого еще не бывало.
Бабий догнал Чепезубова, схватил его за шиворот.
— Пойдем на трубу!
— Но-но. Ты рукам воли не давай,— заговорил возбуждекно Чепезубов.— А то ответишь!
— Я и не даю воли.
Ну, что было делать Ленчику? Пришлось возвращаться по-хорошему. Кому приятно, когда при всем честном народе поволокут тебя за воротник.
Они поработали с час, уложили кубик кирпича. Бабий вытащил папиросу, закурил. Ветерок остужал горячее тело. Он задумался и забыл о Чепезубове. А тот заканчивал окольцовку трубы — стягивал металлический обруч. И его подвела торопливость. У него выпал из рук ключ, он потерял равновесие и полетел с монтажной площадки.