– Вы должны приходить ко мне, - сказала Готель, с трудом откашлявшись на постели Клемана, - или позволить мне помочь оплатить вам ремонт дома. Это невозможно.

Она поднялась с постели, замотавшись в одеяло, как гусеница в кокон, и подошла к окну.

– Похоже, пошел снег, - констатировала она, присмотревшись в оконную щель.

Что касается Клемана, он готов был на все, кроме того, чтобы признать свою несостоятельность. Потому, начиная с этой зимы, они ночевали у Готель, хотя днем Клеман и проводил время у себя. Он даже начал ремонт своего дома следующим летом.

– Готель! Готель!
– окликнул он её сверху, и та подняла голову выше, прикрыв рукой солнце, бьющее прямо в глаза, - я купил несколько новых досок для своей крыши, - похвастал он.

– Отличные доски, - крикнула в ответ супруга.
– Я возьму кое-что постирать и подправить сказала она, когда тот спустился с крыши.

Она собрала несколько платьев с витрины, со временем регулярно покрывающихся пылью; некоторые из них Готель возвращала к жизни уже не раз. Как, например, это бежевое, не имеющее никакой формы. В том же недвижимом состоянии на прилавках лежала пара мотков ткани, но что более всего удивило Готель, это то, что при всех своих талантах кулинара, даже посуда на полках Клемана и та теперь была покрыта пылью.

– Я буду ждать вас вечером, мой дорогой Клеман. Приходите непременно, я что-нибудь приготовлю, - сказала она, уходя, и добавила, - и не забудьте про завтра.

Клеман пришел вечером, как и было условлено, а скорее прилетел. Он весь светился то ли от радости, то ли гордости, и едва мог ровно говорить.

– Вы не поверите, дорогая, - заговорил, задыхающийся от волнения и не успевший еще отдышаться с дороги, Клеман, - спустя лишь час, как вы ушли, ко мне пришла некая дама и купила у меня четыре платья, причем довольно несносных. Она сказала, что ей нужны именно такие, уж Бог её разберет на что. Она даже взяла моток ткани, и мне было неловко сказать, что его в трех местах проела моль, но дама опять же сказала, что ей именно такой и нужен. Должен признаться, очень странная особа, - задумчиво договорил он.

Слушая Клемана, Готель медленно помешивала в котле бобовую похлебку.

– Что скажете?
– спросил он в нетерпении.

Готель повернулась с удивленными, сияющими глазами и развела руками:

– Что тут скажешь, мой милый Клеман; я вас поздравляю, это хорошая новость.

"Почти невероятная", - подумала про себя она, подавая супругу пышущую паром тарелку.

На следующее утро наступило "завтра" - праздник, посвященный ежегодно отмечающемуся на рыночной площади Рождеству Иоанна Крестителя, с последующим обязательным приемом французской знати. На площади пели менестрели, дети таскали со столов сладости. Чуть выше и немного позже, в специально устроенной к событию ложе расположились члены королевской семьи. Сначала Маргарита со своей сестрой Адель в платьях, которые им год назад сшила Готель и из которых они не желали вырастать. Позже подошли Констанция и королева со своими двухлетними сыновьями. Последним появился Людовик, но пробыл недолго, достаточно лишь для того, чтобы почтить своим вниманием толпу.

– Морис искал вас, - сказала Констанция.

– Зачем?

– Не знаю.

Бодуэн безостановочно залазил на стул рядом с мамой, слазил и снова лез обратно.

– Вы с мужем?
– спросила графиня и взяла сына на руки.

– Да, он где-то там, у стола, - улыбнулась Готель.

– Хорошо, - улыбнулась в ответ Констанция, - он должен быть счастлив. Он ведь счастлив?

– Не знаю, моя дорогая, - оглядывалась та, - сейчас, полагаю, да. Ваше величество, - обратилась она следом к сидящей за графиней королеве Адель, - как поживает ваш брат - Генрих?

– Мария родила ему наследника, - проговорила сквозь зубы Констанция.

– Нет!
– засмеялась Готель и увидела, как согласно закивала ей королева, - как они поживают?
– не унималась она.

– Поверьте мне, дорогие, я слежу за тем, чтобы он её не обижал, - заверила их Адель.

Через час они разошлись. Констанция и Адель, вымотанные беспокойными малышами, вернулись во дворец, а Готель с Клеманом посетили знатный обед. В итоге Клеман наелся так, что уже не вставал со скамейки, а вскоре вообще на ней и заснул. Заметив своего благоверного в таком удовлетворенном состоянии, Готель улыбнулась и прошла дальше по залу.

Люди стояли тут и там, по несколько человек, дружески приветствовали друг друга, делились новостями и слухами, как и подобает на таких приемах, и один такой невольно услышанный разговор привлек внимание и Готель.

– А вы слышали, какой анекдот вышел с Тулузским графом?
– начал чей-то довольный голос, - тем, что хотел взять в жены бедную вдову Раймунда Прованского.

– Да нет же, дуралей!
– перебил его другой, - Раймунд и есть тот граф, что клялся в верности вдове!

– Коль ты не знаешь, не встревай! Я расскажу, как было, - снова вмешался первый, - Тулузский граф, надеявшись без шума обвенчаться и получить Прованс, напел вдове о пыле своих чувств. Не помню её имя, лишь знаю, что она из польских мест. Так вот, лишь этот граф определил их отношения, Альфонсо разузнал каким-то чудом, чрез тридевять земель, что графство ровен час уйдет через кузину, и отобрал у польской вдовушки Прованс!
– заливаясь от смеха, договорил он.

Спустя минуту, когда все отдышались, другой осведомленный о той истории голос тихо добавил:

– Теперь же, как и обещал, граф вынужден на ней жениться.

Вся компания смеялась, как шальная.

– Но и это ещё не всё, - снова пролез первый, - в довершение всего, Арагонский король объявил графу войну!

Готель решив, что новостей для неё на сегодня достаточно, прошла дальше. "Надеюсь, я никого не убила", - подумала она, вспомнив слова епископа. Она нашла Клемана на том же месте, но тот уже не спал, а заливал бургундским баранью ногу.