– Вы в порядке, ваш величество?
– посмотрела она в глаза королеве.

Изабелла послушно кивнула.

– Кто вам что сказал, дорогая?
– спросила Готель, держа голову девушки, чтобы не терять контакт с её глазами.

– Морис, - заслезила девушка, - Морис де Сюлли сказал, что вы поможете.

"Похоже, пришло время оказать услугу Ордену", - подумала Готель.

– Вам стоит умыться и отдохнуть, ваше величество, потому что завтра утром мы отправляемся в Париж.

Изабелла попросила Готель не уходить пока она не заснет, но заснула, едва её щека коснулась подушки. И глядя на этого измученного, по сути, ребенка, Готель подумала, как ошибочен среди девочек миф о прелестях дворцовой жизни, и сказки остаются сказками, как бы мы не мечтали их сделать реальностью. Она слушала мирное дыхание Изабеллы и думала, что сейчас эта девочка, пожалуй, выбрала бы обычное детство, наполненное заботами о непослушных куклах и бабочках спрятанных в её ладошках, вместо насильственной необходимости без остановки рожать наследников, не зная ни отдыха, ни родительской ласки, ни какой бы то ни было любви. И еще Готель подумала, что если бы она только могла, то скорее бы укрыла это дитя, чем повезла её завтра в Париж. "Если бы", - сказала себе Готель и, погасив на окне свечу, вышла из комнаты.

Всю дорогу Изабелла держала Готель за руку, и та узнала, что Людовик умер той же осенью, что и Констанция; всего лишь месяц спустя. И что Филипп сейчас единоправный король, после смерти отца, отстранивший от власти свою мать. И что из-за приданого Изабеллы Филипп рассорился с её дядей, а сама Изабелла, похоже, совершенно не шла здесь в расчет.

Готель оставила королеву в доме старого Гийома, который, как только Готель вышла за порог, принялся демонстрировать их величеству своё пекарное мастерство.

Искать Филиппа долго не пришлось, он общался во дворе со своей сестрой.

– Ваше величество, - поклонилась Готель королю, - ваше высочество, - поклонилась она Адель.

– Здравствуйте! Что привело вас в Париж, матушка?
– спросил Филипп.

– Меня привел к вам важный разговор, ваше величество.

– Ну что же, - улыбнулся он, - надеюсь, Адель, окажет нам такую услугу. Прошу вас присядьте.

– Спасибо, ваше величество, - поблагодарила Готель.

– Так что у вас за разговор?

– Вы знаете откуда взялись ваши враги, ваше величество?

– О чем вы, матушка?
– смутился король.

– Плантагенеты. Генрих, Ричард, Иоанн - дети Алиеноры, первой жены вашего отца. Людовик упрекал её в неспособности родить ему наследника.

– Мой отец добивался аннулирования брака у Папского двора, потому что королева позабыла все приличья брака!
– воскликнул Филипп.

– Изабелла поступала так же?

– Нет, - успокоился король, - нет, конечно. Она еще чиста.

– Вы уверены в этом, ваше величество? Когда я увидела её на своем крыльце, я не могла отделаться от мысли, что смотрю на бедную Констанцию, которой пришлось добираться до Парижа пешком, беременной чьим-то наследником, ночуя у чужих людей, возможно мужчин, не имеющей при себе ни гроша.

Филипп сел на скамейку, рядом, постаравшись реабилитироваться от услышанного:

– Но кто ж её выгонял, - улыбнулся он об Изабелле.

– Никто!
– не сдержавшись, крикнула Готель, - она напугана до белого каления, отсутствием к ней всякого участия, пока вы с графом делите её приданое и ждёте лишь когда она родит! Я насмотрелась на таких несчастных вдоволь в своей жизни. На девушек, не знающих своего двадцатилетия. Тут никуда ходить не надо, здесь в этом постоянство! Вторая королева вашего отца - Констанция Кастильская почила в двадцать лет, рожая вам сестру Адель, которая была здесь с вами пять минут назад. Поговорите с ней об этом, сир.

– Никто не смеет говорить так с королем!
– поднялся возмущенный Филипп.

– В этом ваша беда, ваше величество, - устало вздохнула Готель, - вам не указ ни отец, ни мать. Вы всех прогнали со двора.

– Поймите, матушка, я не могу спокойно править, когда мне в затылок дышит Фландрия!

– Но девочка-то в этом не виновата! И, может быть, граф Фландрии вас не одобрит, если вы откажетесь от него, но поймет. Но если вы обидите его дитя, то навсегда потеряете его расположение, и в королевстве Плантагенетов будут очень рады, когда Фландрия начнет дышать им в затылок, - договорила Готель.

Обезоруженный Филипп сел обратно на скамейку. Он молчал какое-то время, а потом спросил:

– Но простит ли она меня?

– Простит. К своему несчастью. Она еще дитя.

– Как вы думаете ему, понравятся эти круассаны?
– улыбалась Изабелла, указывая пальцем на выпечку в лавке Гийома.

– Наверняка, - ответила Готель, отвернув глаза.

Следующие два дня пути в Лион она не раз возвращалась к мысли, спасла ли она Изабеллу или обрекла на страдания, и даже войдя в дом, она была так погружена в свои мысли, что не отдала себе отчета, как прошла на второй этаж. Она взглянула на постель. Обернулась в дверях. Но, похоже, того что она искала в доме не было. Она села на кровать и долго смотрела на одинокую погашенную свечу на окне. И от обид и сомнений за свершенные ею благие поступки и греховные, при этом беспрестанно теряя ускользающую день за днем её самую важную и самую хрупкую надежду, с ней произошло нечто похожее на эмоциональный срыв, как и у Изабель в этом же доме несколько дней назад.

Готель пришла в себя только к вечеру. Она взяла у стены клюку и вышла на улицу. Лион сверкал по воде многочисленными огнями. Готель спустилась ниже и обошла вдоль реки холм, тот самый на котором стоял её дом. Она шла, не оглядываясь, прямо и прямо, словно бежала от себя или от города, от Лиона, Парижа, от глупых королей и их бесконечных детей, стучащих в её двери. Она бежала от своей жизни и думала, что слишком уж долго бродит по этой земле, для столь нескладной судьбы, и если бы сейчас была возможность избавить себя от необходимости просыпаться каждое утро и ожидать своего безжалостно неторопливого заката, то она бы с радостью оставила этот мир.